Греко-персидские войны

У страха глаза велики, и вскоре афинское посольство с кляузой на соседей отправилось в Спарту. Эгинцев объявили предателями Эллады и обвиняли в союзе с персами. При этом никаких доказательств измены предъявлено не было, за исключением того, что остров признал власть Дария. Но признавать или нет власть персидского царя было внутренним делом самих эгинцев, и не афинянам было жаловаться на это. Другое дело, что в Афинах решили воспользоваться ситуацией и руками спартанцев покончить со своими злейшими врагами. Афинская делегация была настолько красноречива, что сумела убедить правящую верхушку Спарты в необходимости войны с Эгиной.

Первый поход спартанцев против эгинцев закончился полным провалом, поскольку цари Клеомен и Демарат друг с другом переругались, и войско вернулось в Спарту. После того как Демарат был изгнан из города и вместо него стал править царь Леотихид, был предпринят второй поход на Эгину. На этот раз оба царя действовали в согласии, и эгинцы сдались на милость победителей. Клеомен и Леотихид выбрали десять самых богатых и уважаемых граждан Эгины и отправили их в качестве заложников в Афины. После чего покинули остров. Казалось бы, что теперь страсти улягутся, однако прошло совсем немного времени, и война между эгинцами и афинянами все же началась.

Пока все эти события происходили в Элладе, Датис и Артафрен заканчивали подготовку к походу. Их войско расположилось на Алейской равнине в Киликии и занималось боевой подготовкой, ожидая прибытия флота. Особые надежды персидские военачальники возлагали на конницу, для перевозки которой и строились грузовые корабли. Когда же прибыл флот, армия была погружена на суда и отплыла к острову Самос. Согласно Геродоту, персидская армада насчитывала 600 судов, но насколько эта цифра отвечает реальному положению дел, сказать трудно. Скорее всего, «отец истории» преувеличил их число, желая показать всю величину опасности, надвигающейся на Афины. Римский историк Корнелий Непот пишет, что Дарий «снарядил флот из 500 кораблей» (Milt. 4).

Попробуем разобраться с численностью армии вторжения. Геродот конкретных цифр не приводит, а просто отмечает, что Артафрен и Датис прибыли в Киликию «во главе огромного и хорошо вооруженного пешего войска» (VI, 95). Как говорится, ни о чем. При этом из текста следует, что вскоре прибыла и конница, поскольку «отец истории» рассказывает о том, как на транспортные суда грузили лошадей. Юстин, нимало не смущаясь, обозначает численность персидского экспедиционного корпуса в 600 000 воинов (II, 9). Недалеко от него ушел и афинский оратор Лисий, заявивший: «Царь Азии, не довольствуясь имеющимися у него богатствами и надеясь покорить также и Европу, снарядил войско в пятьсот тысяч» (II, 21). Нагнетает атмосферу Платон, когда в диалоге «Менексен» пишет о том, что Дарий отправил в Элладу «корабли и грузовые суда с пятисоттысячным войском; военных кораблей было триста, под командованием Датиса». Впрочем, подобная информация удивления не вызывает, потому что как Платону, так и Лисию необходимо лишний раз подчеркнуть героизм соотечественников.

Особняком стоит Корнелий Непот. Его 210 000 персидских воинов смотрятся очень скромно на фоне приведенной выше чудесной цифири. Непот пишет о Дарии, что «начальниками флота он поставил Датиса и Артаферна, предоставив им 200 тыс. пехотинцев и 10 тыс. всадников» (Milt. 4). Однако и эти цифры являются очень и очень завышенными.

В другую крайность ударился Ганс Дельбрюк. Исследователь определяет численность персидского войска «от 4000 до 6000 воинов, в том числе от 500 до 800 всадников» (с. 65). Но доводы, которыми Дельбрюк подкрепляет свои изыскания, совершенно неубедительны и не выдерживают объективной критики. От Гиппия и его окружения Дарий очень хорошо знал о военном потенциале Афин, одного из сильнейших полисов в Элладе. Поэтому говорить о том, что царь сознательно сделал глупость, отправив против афинской армии войска, значительно уступавшие ей в численности, возможным не представляется. Дарий глупцом не был, наоборот, он тщательно просчитывал каждый свой шаг. К тому же помимо Афин необходимо было покарать и Эретрию, где также предстояли тяжелые бои. Дальнейший ход событий на Марафонской равнине полностью опровергает версию немецкого историка.