Гремучий студень

Негодование, переполняющее Лукерью, выплеснулось наружу, она сжала кулачки и несколько раз ударила Мармеладова в грудь, сбивая подтаявшие снежинки с его пальто. Потом опомнилась, покраснела и отошла к окошку.

— Вы приехали к «Лоскутной», услышав про взрыв, — догадался сыщик. — Хотели проскользнуть в раскуроченную гостиницу, но полковник не пустил вас за оцепление. Пожалуй, я соглашусь с его решением.

— Что? — вспыхнула девушка.

— В здании, пострадавшем от взрыва, опасности подстерегают на каждом шагу. А если пол провалится? Или стена рухнет? Думаю, Илья Петрович просто беспокоился о вас и хотел уберечь от возможных напастей. Я поступил бы также.

— Да этот столичный волдырь переживал лишь о том, чтобы я ничего не писала в газете. Чертова цензура! Перестраховщики!

Она снова подошла к сыщику.

— Или это не шутка? Вы стали бы… беспокоиться обо мне?

Лукерья потянулась кончиками пальцев к его небритой щеке, но в последний момент отдернула руку.

— Вы подобны огню, — нежно прошептала девушка. — Рядом с вами тепло, свет ваш рассеивает всякую тьму и прогоняет затаенные страхи. Но близко подходить опасно, можно обжечься.

На этот раз Луша замерла в ожидании его ответа или иной реакции. Мармеладов почувствовал, как в его голове возникают два противоречивых образа. Перед мысленным взором порхала маленькая птичка с ярким опереньем, вроде снегиря или зимородка. Одно резкое слово или неосторожный вздох — улетит, больше не увидишь. Но в то же время, он почти явственно ощущал, как его шею обвивает змея. Чуть шевельнешься и острые зубы пронзят твою плоть, отравляя смертельным ядом… Что за наваждение?! Сыщик затаил дыхание и не моргал, отчего на глаза набежали слезы. Еще секунда и случится что-то непоправимое…

Затянувшийся момент оборвала Серафима.

— А вот вам и чаёк, и коврижка, и творожок с изюмом, — приговаривала она, семеня с подносом.

— Ну и чутье у тебя, Симуня, — покачал головой Мармеладов, расстегивая пальто. — Что же, Лукерья Дмитриевна, давайте пить чай.

— А, вы все-таки заговорили. Я уж думала навсегда лишились дара речи, — журналистка. удержала руку сыщика, но в этом движении не было и капли прежней нежности. — Нет. Не время рассиживаться. Нам нужно идти.

— Куда?

— Расскажу по дороге.

Мармеладов застегнул честерфильд, поднял с дивана шубку и помог девушке одеться.

— Вижу, ваши меха никто не украл.

— Нет, половой из чайной вовремя вышел, отогнал бродяг. Сохранил шубку для меня. Сказал, что запомнил красивую барышню. Видите, некоторые мужчины не боятся говорить то, что у них на душе, — она надула губы и громко фыркнула. — А этот ваш г-н Шубин сэкономит деньги. Хоть я до сих пор не понимаю, о ком идет речь.

— Расскажу по дороге. Если время останется.

— Намекаете, что я болтушка? Ах вы…

Лукерья замахнулась на сыщика, тот в притворном испуге выбежал в коридор и дальше они с хохотом выкатились на улицу. Серафима, глядя им вслед, прошептала:

— Ох, страсти!

XXV

Журналистка хотела пересказать историю коротко, но сбилась. Не получается в двух словах. Сыщик постоянно перебивает уточняющими вопросами. Придется вспоминать, как все было…

Лукерья шла от «Лоскутной» в очень раздраженном состоянии. Щеки горели от гнева и стыда — еще бы, ее прогнали взашей при скоплении сотен зевак! — в ушах стучали молоточки, заглушая любые внешние звуки. На Моховой остановилась. Показалось, что за ней следят. Она перебежала улицу, оглянулась и заметила странного вида человека в телогрейке и, почему-то, соломенной шляпе с узкими полями. Незнакомец попытался поймать ее взгляд, но журналистка резко отвернулась и перешла через мост. Странный господин в канотье следовал чуть в отдалении.

Следит! Или это обычная мнительность? Мало ли куда направляется прохожий, за рекой столько улиц и переулков. Да и зачем кому-то следить за ней? Полицейский шпик? Навязчивый поклонник? Меркульева прошла под арку, тип — тоже. Свернула за угол, и этот следом. Сомнений не осталось: ее преследуют!

Подойдя к редакции «Московских ведомостей», Лукерья обернулась и прожгла наглеца взглядом:

— Что вам угодно?

— Pardon[27], — он приподнял шляпу и затряс напомаженным чубом. — Я не хотел вас пугать, сударыня.

— Пугать? Ха! Вы слишком высокого мнения о себе. Ну, говорите, зачем вы преследуете меня от самой «Лоскутной».

— Так вы заметили? А я старался не выделяться…

— Сударь, вы меня бесите до невозможности, — она топнула ножкой. — Или отвечайте, что вам надо, или ступайте к дьяволу!

— Ах, нет. Я скажу, скажу… Но что же, мы так и будем беседовать на холоде?

— А вы хотите, чтобы я привела в редакцию незнакомого мужчину и дала повод для сплетен?

— Нет, что вы… Но может быть, зайдем в чайную? Или хотя бы под навес? Мне, признаться, зябко в этих штиблетах…

Лукерья посмотрела вниз и увидела пижонские туфли с лаковыми боками и до того тонкой подошвой, что стоять на снегу в них было невыносимо.

— Вы что же, выбежали из помещения и поспешили за мной, даже не переобувшись?

— Да, и, похоже, отморозил пальцы.

— Почему вы не заговорили со мной еще на мосту? Или раньше? — она понемногу проникалась сочувствием к этому растяпе.