Гремучий студень

— Не решился… Вы журналистка из «Ведомостей», да? Г-жа Меркульева?

— А вы кто такой?

— Фотограф Анатоль де Конэ. Имею ателье напротив «Лоскутной». Имел, — он помрачнел. — Витрина разлетелась вдребезги, интерьеру конец. Слава Богу, аппарат не поврежден!

— Постойте… Де Конэ? А какого лешего вы говорите без акцента?

— Потому что в действительности я никакой не француз. Меня зовут Анатолий Дьяконов и родился я в Тульской губернии.

— Зачем же вы…

— Думаете, наши сограждане отдадут четыре рубля за портрет человеку с русской фамилией? Ни-ни! А французу отдадут. Такая несправедливость. Лет двести назад французики меняли имена на русский манер, чтобы служить при дворе наших царей и цариц, а в наши дни наоборот приходится, — фотограф пританцовывал со страдальческими гримасами. — Умоляю, пойдемте внутрь.

— Поговорим на лестнице, — смилостивилась барышня. — Не хватало еще запираться с вами в кабинете!

Дьяконов сел на ступеньки, сбросил туфли и стал растирать окоченевшие пятки. «Господи, да он еще и носков не носит!» — поморщилась Лукерья, а вслух произнесла:

— Ателье напротив «Лоскутной»… Так вы видели взрыв?

— И не только, — фотограф понизил голос, чтобы никто не подслушал. — Я видел бомбистов.

— Откуда вы знаете, что они бомбисты?

— За мгновение до того, как бабахнуло, я делал портрет почтенной купчихи. Точнее, один раз она сморгнула и пришлось переделывать. Потом второй раз сморгнула… На третий раз я пластину зарядил, вспышку приготовил, нырнул под черную мантию и тут взрыв. Витрину вышибло, вокруг стекло, купчиха вопит — ей шею осколком порезало. Кровь течет… А я это вижу через окошко аппарата, еще толком не осознавая, что все происходит по-настоящему. Скрючился, вспышку вверх тяну, а руки будто отнялись. Не чувствую их. И тут увидел ее…

— Кого?

— Девицу, — он посмотрел на Лукерью снизу вверх, — примерно ваших лет. Она вышла из парадного подъезда «Лоскутной».

— Пф-ф! — отмахнулась журналистка. — Мало ли там гулящих ошивается… И вы ноги отморозили, чтобы про девицу сообщить?

— Не то! — покачал головой фотограф. — Эта девица была заодно с бомбистами.

— Почему вы в этом уверены?

— Когда бомба сработала… Все головы в плечи втянули, руками прикрылись, орать начали. Многие дамочки в обморок брякнулись. Целый карнавал эмоций! А эта не вздрогнула, не обернулась. Понимаете? Она была готова к жуткому грохоту. Заранее знала о взрыве и ждала его. Все это читалось на ее лице, а уж я-то лиц повидал, можете поверить… Я подкрутил колесико — у меня камера Сэттона, там зеркальце… Вспышку поджег, купчиха еще громче заорала, напугалась бедняжка…

— Плевать на купчиху! — воскликнула Лукерья. — Вы что же, сфотографировали бомбистку?!

Дьяконов кивнул, уронил канотье, но не потянулся, чтобы поднять.

— Потом подошел к витрине… Точнее, к тому, что от нее осталось. Рядом с девицей ошивались какие-то типы. Один худой юноша в коротком пальто, сразу заметил, что сам он высокий, а пальтишко короткое. Волосы черные, чуть вьются.

— А другой? — нетерпеливо перебила Лукерья.

— О, тот здоровенный. Лысый, башка огромная, глаза злющие.

— Хруст! Да, теперь я вам верю. Куда они потом направились, не заметили?

— Нет, я заметил, что юнец и девица садились в коляску извозчика. Их там много сразу наехало, чтобы увозить напуганных. Цены заломили втрое… Лысый зыркнул на меня — я аж присел от ужаса. А когда отважился высунуться, никого уже не было.

— Ну как же так, — расстроилась Меркульева. — Вы хотя бы девицу запомнили? Описать сможете?

Фотограф начал было говорить, но тут же хлопнул себя по лбу.

— Погодите! Но я же затем и пришел. Зачем описывать? Я могу напечатать ее портрет.

— Верно! Я забыла про фотографию.

— Это оттого, что люди в Российской империи еще не привыкли к прогрессу. Потому не думают о таких вещах. Многие, доложу я вам, боятся фотографической камеры, потому что не понимают, как она устроена. Для них весь процесс фотографирования сродни запредельной магии. А ведь сложные механизмы давно уже стали привычными, никого уже не удивляют часы или, скажем…

— Бомбы, — оборвала Луша и посмотрела на фотографа с подозрением. — Но если у вас есть портрет бомбистки, почему вы не поспешили с ним в полицию? Вы же могли подойти к первому попавшемуся городовому, и тот позвал бы следователя. А вы вместо этого преследовали меня. Что вы задумали?

— Я? Задумал? — Дьяконов вскочил на ноги и тут же охнул — замерзшие пятки пронзили тысячи невидимых иголок. — Не подумайте плохого, но я знаю полицию. Все мы знаем полицию! Они объявят портрет уликой и конфискуют именем закона, а денег не заплатят. И к обычному газетчику я бы не пошел, они пресмыкаются перед мундирами, укажут на меня — опять без выгоды. А вы поругались со следователем и удалились в ярости…

— Поня-я-ятно. Вы пришли торговаться. Но как же долг всякого честного гражданина бороться с врагами империи?