Гремучий студень

Он шагнул в сени и тут прогремел взрыв. Дверь разнесло в клочья, стена справа от входа обрушилась внутрь. Хруста отшвырнуло назад, как тряпичную куклу, засыпав осколками и известковой пылью. Оглушенный Огонек корчился на полу. Одна лишь Клавдия устояла на ногах и прицелилась в облако дыма, клубящееся в проеме.

— Я пристрелю всякого, кто посмеет войти! — закричала она.

— Стреляй. Всех не перестреляешь.

Порох шагнул на порог и картинно остановился, закуривая папироску.

— Бей врага его же оружием. Я велел саперам сделать бомбу, чтоб вы на своей шкуре испытали — каково это, подыхать от взрыва. Что, больно? — он придавил пальцы Огонька каблуком. — Страшно? Еще и не так напугаем.

У Клавдии вспотела рука, но палец на спусковом крючке не дрогнул.

— Изыди, сатана!

Она выдохнула и спустила курок. Но в последний момент Лукерья извернулась на тюфяке и пнула бомбистку в бедро.

Порох перехватил руку с револьвером, не давая выстрелить еще раз. Отбросил Клавдию в объятия подоспевшего Кашкина, а унтер-офицеру велел:

— Проверь, не прячется ли тут еще кто.

Сам же склонился к журналистке.

— Жива, дочка? Слава Богу, а я уж испугался.

Он помог Лукерье подняться, по-отечески обнял за плечи.

— Да ты вся дрожишь! — полковник достал из внутреннего кармана шинели плоскую фляжку. — На-ка вот, глотни. Глотни, говорю! Это арманьяк. Самый лучший, гасконский.

Луша закашлялась. Горло опалило жидким пламенем, но этот ароматный огонь мигом выжег все ее страхи, освободил сердце и разум из ледяных тисков паники.

— С-спасибо.

— Да полно, полно. За что же тут благодарить? Еще глоток? Вот, умница.

Девушка отступила на шаг, к ней возвращалась привычная самоуверенность.

— Вот уж не думала, г-н Порох что когда-нибудь в жизни обрадуюсь, увидев вас.

— Понимаю, г-жа Меркульева. Я сам бы еще вчера усомнился в этом. Но мы с вами, хоть и не друзья, а все же и не враги. По одну сторону закона стоим, как говорит наш общий знакомый, г-н Мармеладов. Замечу попутно, что он поведал мне историю про фотографа и портрет бомбистки. Карточка при вас?

— Да, — Лукерья расстегнула пуговицу жакета и сердито топнула. — Что же вы смотрите? Отвернитесь.

— Простите, — следователь потупился и, чтобы скрыть смущение, тоже приложился к фляжке.

Журналистка достала фотографию, спрятанную на груди, разгладила и протянула Пороху.

— Похожа! — он подошел к Клавдии, поднес портрет к ее лицу и сравнил. — Поразительное сходство! Я уж сколько раз пытался, а все мимо, ни одного портрета удачного. А тут — просто на зависть. Повезло тебе, девка. Ответишь по всей строгости за взрыв в «Лоскутной» и полсотни трупов.

Полковник вернулся к Меркульевой.

— А что же вы сразу этот портрет мне не принесли?

Журналистка покраснела.

— Хотела проверить по методу газетчиков… Чтобы полицейские и сыщики… Начали принимать меня всерьез.

— Сыщики, значит, — Порох бросил на нее проницательный взгляд. — Понима-а-аю. И что же, через этот кусок картона вы сумели так быстро найти логово бомбистов?

— Быстро? Я шесть часов ходила из трактира в трактир! В жуткой дыре на задворках, что открыта по ночам, я встретила кучера, который увозил бомбистов от «Лоскутной». Он меня сюда и доставил. А вы как узнали адрес?

— Перетрясли всех аптекарей Москвы. В половине третьего ночи вышли на агитатора Борьку, по прозванию Пижон. Он недавно ходил в народ, как сам выразился — «возмущать умы крестьян». Господи, там умов-то… Вскоре передо мной лежал список бомбистов, с которыми сотрудничал Борька. Среди них значился Фрол Бойчук. Еще несколько вопросов, — Порох посмотрел на свои кулаки с разбитыми костяшками, — и мы узнали про эту халупу.

Он обвел глазами единственную комнату в доме. Слева комод с умывальником и три тюфяка на полу. У противоположной стены узкая кровать, разобранная для сна, и стол, за которым не только обедали, но и собирали снаряды — судя по круглым жестяным коробкам, небрежно сдвинутым в дальний угол. Из-под стола торчат ноги лысого амбала.

— Этот отбегался, — доложил унтер-офицер.

— Точно?

— Еще бы не точно. Вся башка в крови, не дышит. Живых двое — деваха и контуженный. Взяли банду, Илья Петрович!

— Взять-то взяли, да не всех, — Порох, против ожидания, не чувствовал себя триумфатором. — Бойчук где? Где, я вас спрашиваю?

Огонек, скорчившийся на полу, презрительно скривил разбитые губы. Клавдия не шевельнулась, она напоминала ту статую из гостиницы, не столь вызывающе раздетую, но такую же холодную и безжизненную.

Полковник поднял опрокинутую табуретку и сел посреди комнаты. Закурил папиросу.

— Не хотите, значит, по-хорошему? Давайте поговорим обстоятельно, — он хищно оскалился, но тут же вспомнил про журналистку. — А вы, Лукерья Дмитриевна, поезжайте. Сию минуту двух раненых жандармов повезут в больницу, так и вы с ними поезжайте. В санях места много. Поезжайте, вас доставят домой или в редакцию.

— Я хотела бы заехать к нашему общему знакомому, г-ну Мармеладову. Пересказать события этой ночи.