Гремучий студень

– Думаю, несложно догадаться. Один из жандармов должен был остаться в здании и взорвать бомбу, оставленную Рауфом в кабинете офицера. Допустим, он даже успел бы выскочить за дверь, но стены в участках тонкие. Взрывная волна губительна на столь малом расстоянии. Вы наверняка обдумали разные варианты. Веревка с петлей, наклонная доска, шнур Бикфорда – все это не гарантировало успеха. Стало быть, в каждом отделении заранее назначили смертника. Один погибший из дюжины… Вполне допустимые потери в вашем ведомстве. Как выбирали, Илья Петрович? По жребию? Или в приказном порядке?

– Только добровольцы, – произнес полковник, глядя в стол. – Мы все присягали, Родион Романович. Клялись перед Святым Евангелием служить верно и нелицемерно, не щадя живота своего, до последней капли крови. И если потребуется, любой из нас, не задумываясь, пойдет на смерть за царя и Отечество.

– Как по мне, задумываться все-таки полезнее.

XV

Порох поднял глаза на сыщика, но взгляд скользнул дальше, к порогу чайной.

– Боже правый! Опять она.

На мгновение показалось, что полковник хочет спрятаться под стол, но усилием воли сдержал сей неблаговидный порыв. Обернувшись, Мармеладов понял причину его волнений.

– А, вы уже познакомились с Лукерьей Дмитриевной.

– Вздорная девица. На прошлой неделе набросилась на меня, засыпала вопросами, будто ясень семенами. Насилу отбился. А после каждый день меня преследовала, у дома подкарауливала. Уехал в Москву, думал, отдохну от ее визга – и на тебе, отыскала чертовка. Она просто…

– Бомба? – подсказал сыщик.

– Берите выше, артиллерийская канонада! Вот, глядите, трое городовых перед ней выстроились и все равно проскочила. Что вам угодно, барышня?

Меркульева ворвалась в залу, словно небольшой коверкотовый торнадо. Напуганные коты выгнули спину дугой и зашипели, но журналистка не взглянула в их сторону. Она пронеслась к столу и набросилась на Пороха:

– И кто же заплатит за разбитое стекло? А? Вы понимаете, что натворили? Г-н Катков вычтет из моего жалованья, как он это обычно делает. А я виновата? Неужели я виновата, что вас так люто ненавидят?!

Лукерья бросила на колени полковнику довольно увесистый булыжник.

– Эту гадость ночью подкинули в редакцию.

– Но при чем тут я, – Порох сжался под ее суровым напором.

– Как это – при чем?! Вы что, не видите? Камень в бумагу завернут, и вокруг бечевкой намотано. Я прихожу раньше всех этих лежебок, потому и увидела вопиющее безобразие первой. Заткнула дыру парадным пиджаком г-на Ганина, чтобы не сквозило. Смела осколки. Хотела и камень выбросить, но потом увидела, что там буквы накарябаны. Прочла и поехала разыскивать вас.

– Да отчего же сразу меня, милая барышня?

– Я вам не милая! – взвизгнула Лукерья. – Не смейте называть меня милой. Это вам не поможет. Вы обязаны оплатить счет за замену стекла, поскольку это послание адресовано вам. Вам, слышите?

– Что же там написано? – заинтересовался Мармеладов.

Порох начал читать, подслеповато щурясь:

– «Передайте столичному следователю…» Да, вероятно это мне. Не знаю ничего о приезде в Москву других следователей. Так-с. «…следователю, чтоб он…»

Полковник побагровел и закашлялся.

– А дальше? – спросил Митя.

– Не стесняйтесь! Читайте, – губы Меркульевой скривились в едкую ухмылку. – Или предпочтете, чтобы я озвучила?

– «Чтоб он сдох!» – тихо докончил Илья Петрович. – Больше ничего не добавите, барышня?

– А чего тут добавлять? Не знаю, кто это написал, но я в том автора поддерживаю.

– Кашкин! – все так же негромко позвал Порох, хотя желваки заиграли на его скулах. – Уведи отсюда эту демоницу.

– Да что вы себе позволяете! – возмутилась Лукерья.

– Хоть волоком тащи, а чтобы через три минуты и духу ее здесь не было!

Трое городовых не знали, как подступиться к девице, которая метала громы и молнии. Грубо хватать не стали, но оттеснили к выходу, а там уж подхватили на руки и вынесли на улицу. В приоткрытую щель донеслось «…думаете, я на вас управы не найду, сволочи?» а потом дверь захлопнулась.

– Зачем же так сурово? – спросил Мармеладов. – Дух от барышни вполне приятный. Не могу определить… Ты, Митя, в галантах получше моего разбираешься. Узнаешь аромат?

– Само собой. Это «Версальская лаванда». Я такой Катеньке дарил. Флакончик махонький, а стоит как три ведра шампанского.

– Лаванда… Ишь ты! – хмыкнул Порох, понемногу успокаиваясь. – Однако, Дмитрий Федорович, необычный у вас способ – шампанское мерить. Я даже не скажу вот так, сходу, сколько бутылок в одно ведерко уместится.

– Шестнадцать, – не раздумывая ответил почтмейстер. – У нас в эскадроне однажды поспорили, хватит ли двух ящиков «Папаши Дюбуа», чтобы слон захмелел. А из ведра-то поить удобнее.

– Погоди, Митя, с гусарскими байками. Не до того, – сыщик осматривал булыжник. – В этом нелепом послании половина фразы подчеркнута. Видите, Илья Петрович?

– И смотреть не хочу на эту гадость, – набычился полковник.

– Что вы как кисейная барышня! Тут надо вникнуть в детали, а не манкировать, – не сдавался Мармеладов. – Для чего на письме слова подчеркивают? Чтобы выделить самое важное.

Порох неохотно кивнул.