Гренада, Сакрамонте, или Пещерные Жители.

«Кажется, его нет дома» - но тут из-за занавески раздается сонное бормотание. Анголец пытается объяснить про «амигос руссос», но я, наклонившись над кроватью, быстро говорю по-русски: «Слышишь, ты спи, нам тут переночевать негде, утром поговорим» и, истолковав ответный всхрап как согласие, стелю на полу коврик. Перед сном мы кипятим на своем примусе чай, закусываем печеньем, и засыпаем, подивившись заранее тому, что ждет нас утром.

* * *

А утром нас ждет удивленный взгляд хозяина, страхолюдного громилы лет тридцати, дочерна загорелого, бородатого моджахеда. Недовольно спрашивающего по-испански, кто мы вообще, на хрен, такие.

На первую русскую фразу моджахедское лицо расплывается в улыбке и мы сразу перестаем быть врагами Аллаха: «Ох и не хрена ж себе! Полгода русских не видел. Сейчас, сейчас, ребята, чайку сделаю, угощу вас. Хлеба вот немного осталось, правда, старый, сухой. А хотите мяса?». И он вытаскивает из под кровати копченую баранью ногу. Сверху она немного пованивает (как мы позже узнали, раздобыл он ее в мусорном контейнере за супермаркетом «Каса Инглес», где мы позже тоже находили много вполне съедобной еды) - но, если срезать корочку, очень вкусная.

Вначале я его немного сторонюсь, такой от него прет свирепой южно-русской мощью, но уже через несколько минут разговора понимаю, что все в порядке - а нам, кажется, повезло. Лучшего проводника в мир Сакрамонте, чем Саша - не придумаешь.

Родом Саша из Керчи. Про свою юность он рассказывал много, но я мало чего помню - кажется, что-то полу-тусовочное, полу-бандитское. Носило его по всему тогда еще Союзу, пока на пути в Индию (!) он не застрял в Ташкенте, где, в компании какого-то голландца, пытался украсть из музея ценную картину, был пойман, и менты, отпустив голландца, решили повесить на него нераскрытое убийство. За немалый выкуп он был выпущен и сбежал вначале домой в Керчь, а оттуда через границу в Чехию. Там вместе с русской бандой они воровали из машин магнитолы и продавали их потом за полцены. Потом перешел австрийскую границу, бродяжничал в Вене, в вагоне-ресторане уехал в Зальцбург, жил около Парижа в найденной (!) в Булонском лесу хижине, потом Германия, где, наконец, его арестовывает полиция. В тюрьме, ожидая депортации и боясь возвращения в Россию к ждущему его уголовному делу, он объявил голодовку: «Вообще доходить начал, совсем. Двадцать дней ничего не ел, совсем слабый стал – думаю, лучше уж здесь подохну, ментам в руки не дамся – больше всего наших ментов боюсь, зверье же. И, в конце концов, они испугались и отпустили меня, просто так, безо всяких документов. Выхожу я из этой тюрьмы не когда-нибудь, а Девятого Мая – иду, перед глазами все плывет, от слабости качаюсь, но настроение такое, что петь хочется, знаешь, и в голове вертится: «Победа! День Победы!"»

Ну а потом много чего произошло, кажется, жил он от одной запавшей на русскую первобытность девицы до другой, так находились жилье, еда и какие-то деньги. Длилось все это семь лет, и вот - Гренада, Сакрамонте, небольшая пещера, обмазанная белой известкой, топчан, несколько ковров, стульев, саксофон в углу, на котором он иногда играет у входа в пещеру, несколько книг и ежевечерняя закатная панорама гор…

* * *

«Мне, ребята, все эти деньги неинтересны. Ерунда все это, мне здесь спокойно, знаешь, я сижу тут старые книги читаю, Коран, Библию – меня это успокаивает. А все эти хиппаны сакрамонтские... у них один гашиш в голове. Гашиш этот – самый страшный наркотик, хуже героина, я это недавно понял»

«Прямо хуже героина?»

«Хуже, серьезно!» Такой певучий южный говор, сразу напоминает мою украинскую родню. «Он из тебя все мысли высасывает, ходишь потом отмороженный. Нет, правда, ребята, я со всеми этими делами завязал, ни дудок, ни бухла. Книги старинные читать – это прикольно ». Саша по своему красив, здоровенный статный мужик, нос горбинкой, короткая борода на загорелом лице, никаких следов московско-питерской малахольности и двоедушия – чувствуется, что говорит он то, что на уме, и ссориться с ним мне, пожалуй, не хотелось бы.

«Я тут с пакистанцами познакомился, они мне про свой Ислам объяснили. Читаю Коран, успокаивает» повторил он с нажимом, видимо, для него это было важно. «Я с ними закорефанился, они обещали за пять тысяч песет пакистанский паспорт сделать».

«Пакистанский-то зачем, какой с него толк?»

«Так у меня ж никакого нет. А будет пакистанский, сделаю резиденцию[1], и тогда мне полиция не страшна. Могу хоть куда тогда. Хочу вот в Африку, в Марокко, там жизнь правильная, найду себе оазис в пустыне, буду сидеть, книги читать. Жить на что? Да, народ там с понятием, поможет, если увидят, что человек правильный» (Чуть позже: «Или в Россию, буду плоты по сибирским рекам гонять!»)

«А я про Марокко другие вещи слышал»

«Да ладно, это все газеты, им завидно, что в Европе вся жизнь на деньгах построена, а там у людей денег нет, а они за ними и не гонятся, живут неторопливо».

«А потом ломятся в Европу за пособием»