Гренада, Сакрамонте, или Пещерные Жители.

«Так это ж те, у кого зависти много. Здесь люди меняются, вообще другие тут люди, я-то, знаешь, такой, необщительный, ни с кем тут не общаюсь, не о чем с ними разговаривать. Стоишь, говоришь, потом думаешь – о чем говорю-то? Получается, о ерунде. Вот и сижу в пещере. А еще, я считаю, голодать надо, я уже пробовал несколько дней не есть - тоже голову прочищает, успокаивает».

В сашину необщительность поверить было трудно: через пару часов, когда сакрамонтцы повылезали из своих пещер, не менее десятка человек зашли к Саше поболтать, и вряд ли не о «ерунде». Ходить по городу с ним тоже оказалось непросто – каждые двести метров мы натыкались на чье-нибудь: «Ола, Саш-шаа!», и застревали, иногда надолго, слушать непонятную испанскую трескотню. Через пару дней нас тоже стали узнавать, а торчавший у канала возле Альгамбры араб с сувенирным лотком, завидев нас, начинал радостно вопить: «Саш-шаа, Миш-шаа и Маш-шаа!», видимо, впечатленный разнообразием русских имен. Короче, более болтливого «необщительного» типа я еще не встречал.

«Классно, ребята, что вы приехали, а че – оставайтесь тут, пещеру вам подыщем, тут я знаю одну, уже 2 недели пустая стоит, надо только расчистить немного»

«Спасибо, может останемся ненадолго».

«Давайте-давайте, тут жизнь легкая, с едой проблем нет, я вас научу что да как».

И, действительно, научил.

* * *

Вечер, мы идем на бокадилью. Вообще-то бокадильей называются длинные сэндвичи с ветчиной, сыром и зеленью. Но еще и – благотворительная раздача еды для бедных. Происходит она каждый вечер, на площади Пласа де Грасия (Площадь Милосердия) около памятника. Подъезжает машина и несколько мужчин в белых рубашках (волонтеров-христиан) раздают собравшейся толпе еду – сначала это бульон из пластмассовых стаканчиков, собственно бокадилья, потом чай из термосов, к нему пирожное или печенье. Благотворители доброжелательны и разговорчивы, видно, что занимаются этим от чистого сердца. А из собравшихся примерно треть тусовщиков, другая треть давно и безнадежны пьяны, и даже здесь продолжают прикладываться к картонкам дешевого вина, оставшиеся - безлики и грустны.

Через несколько дней я стал замечать, что после еды меня охватывает какое-то оцепенение, и даже подумал, не подливают ли чего в чаек, но потом понял, что так влияют общее нездоровье и пьяные крики... В общем, этой еды хватало на полдня, а учитывая подобранное после рынка и в контейнерах у супермаркетов, с пропитанием проблем, действительно, не было.

На обратном пути Саша повел нас не узкими мавританскими улочками, как раньше, а по сверкающим, заставленным столиками и заполненным карнавальной толпой центральным бульварам.

«Хочется иногда знаешь такого чего-то… Пройтись вот так вот!» И он вдруг зашагал, уморительно выбрасывая ноги в разные стороны, грудь колесом, засунув большие пальцы обеих рук за лямки комбинезона, одетого на щегольски белую рубаху.

И, следующая сцена: Саша с Машей стоят, рассматривая в витрине розовый манекен, одетый в облегающее вечернее платье и какую-то жакетку. «Ах, смотри какой фасончик! Ну, не мило ли!» Остаток пути до Сакрамонте они увлеченно болтают о тряпках, предварительно казнив меня презрением за робкое упоминание о стиле «секонд хенд + рабочая одежда».

* * *

На следующий день мы разгребаем нашу пещеру. Она завалена тряпками, железяками и прочей дрянью, и дело затягивается до вечера. Утащить все это на помойку нереально, далеко, и в каменной нише я устраиваю костер, куда мы кидаем весь этот хлам, и он горит, дымя липким черным чадом, к неудовольствию соседей - к тому же, предупредивших нас, что сейчас это особенно опасно, трава выгорела до состояния соломы, и на Сакрамонте уже было несколько пожаров (это не считая тех раз, когда приходила полиция и выжигала несколько пещер со всем их содержимым).

Двигаться, пробиваясь сквозь стену вязкой жары, нелегко, каждый шаг дается с трудом, но к вечеру пещера готова – теперь у нас есть две комнаты, диван, столик, камин с решеткой для стряпни, котлы, посуда, и куча книжек, включая Ошо по-русски (оставшиеся от одного из прежних хозяев, израильтянина Юлика, с которым я чудесным образом встретился потом в Венгрии), и самое прекрасное – кресло и шезлонг на небольшой площадке перед входом, над которыми я растянул на металлических палках старое одеяло, для защиты от свирепого солнца, и этим же вечером мы уселись там, у входа в нашу пещеру, выше всех на Сакрамонте, и, развалившись в креслах, стали смотреть на закатное солнце над ломаной расческой гор, и свыкаться с мыслью, что теперь у нас есть дом.

* * *