— И к чему привело его увлечение?
— Год назад потребность к бегству — ибо это было не что иное — окончательно завладела им. Он собрал свои нехитрые пожитки и, оставив на меня лесной двор и младшего брата, уехал на Ямайку. Мне сказал, будто, по его сведениям, там богатые запасы красного дерева и других редких тропических пород. Поклялся, что вернется, как только его страсть к путешествиям будет удовлетворена, а заодно обещал договориться о новых поставках древесины.
— Сочувствую вам, — произнес я. — Некоторые сказали бы, что он пренебрег своими обязанностями по отношению к вам и вашему брату.
Элис чуть поменяла положение и стала легонько барабанить пальцами по столу. Ее рыжеватые волосы мягко струились из-под лент, сияя ярче, чем угли в очаге, но губы были сурово сжаты, подбородок напряжен.
— Я смотрю на это несколько иначе. Если он нашел утешение, я рада за него. Надеюсь, он вернется, когда будет к тому готов.
Теперь, когда рассказ был окончен, ее голос звучал более решительно, даже нетерпеливо, и дрожи в нем не слышалось. Она смотрела на меня твердым немигающим взглядом, и я подумал, что страдание, которое я прежде видел в ее глазах, мне просто почудилось.
— Ну и как вы с Ричардом управляетесь?
— Ричард, как и раньше, ходит в школу. Что касается меня, мало у кого из женщин есть такие возможности: на мне весь лесной двор, в мои дела никто не вмешивается. Каждый день я узнаю что-то новое. Мне многие могут позавидовать.
— Но и приятным ваше положение не назовешь. Вы так молоды, а на вас возложены обязанности, которые должен бы исполнять мужчина.
Элис раздраженно отмахнулась, словно сочла, что я рассуждаю, как обыватель.
— Одним не нравится моя манера вести дела, другие порицают меня за нерадивость, за то, что в доме не убрано, на столе — море бумаг, на кухне — гора немытой посуды. Но прелесть моего положения в том, что я ни перед кем не обязана отчитываться. Мне нет дела до чужих упреков.
— И вы никогда не скучаете по традиционным занятиям, за которыми проводят время женщины вашего возраста и достоинства?
Ее губы дрогнули в улыбке, глаза просияли, и на мгновение мне показалось, что она смеется надо мной.
— Мистер Хопсон, попробуйте на минуту, если это возможно, забыть о том, что я женщина, и тогда вы поймете, почему я отдаю всю себя заботам о семейном предприятии и моем брате и почему все остальное имеет для меня второстепенное значение. — Она бросила на меня лукавый взгляд и улыбнулась по-настоящему. — Как бы там ни было, признаюсь, что после девяти месяцев деловой активности возвращение к рукоделию, чаепитиям и прогулкам в парке мне вовсе не кажется привлекательной перспективой.
Я громко расхохотался, отдавая должное ее остроумию и отваге, хотя меня забавляла ее глубокая убежденность в том, что упорством и энергичностью она преодолеет все трудности своего непростого положения.
— Пожалуй, мало кто смотрел бы на это так, как вы, мисс Гудчайлд, — сказал я. — Что касается вашего предложения не принимать во внимание, что вы — женщина, то это совершенно невозможно, поскольку природа наделила вас несказанно дивным очарованием.
Она отвела взгляд.
— Вы льстите мне, мистер Хопсон. Меня, как вам наверняка известно, упрекают в неженственности — за то, что я порой по-мужски прямолинейна, даже груба. Но я допускаю подобный тон потому, что торговля, как я для себя уяснила, — вотчина мужчин. Я неожиданно оказалась в роли блюстителя семейных интересов и не имею иной альтернативы… — Элис разволновалась, ее щеки пылали.
Я обругал себя за неуместный комплимент.
— Вам незачем извиняться передо мной за свою решительность, — спокойно сказал я, стремясь загладить неловкость. — Только глупец может осуждать вас за это. Как бы то ни было, у нас с вами много общего, ибо я тоже, как и вы, неожиданно оказался под гнетом обязательств. Причем, возможно, отведенная мне роль даже еще более необычна.
Раздражение в ее лице сменилось любопытством.
— Вот как?
— Мне поручили выяснить правду о Партридже. Элис насмешливо вскинула брови.
— Каждый из нас занят поисками правды. Но способны ли мы установить вечную истину в отношении тех, кого любим? Думаю, нет. Многие из нас не знают даже самих себя.
Я наморщил лоб. Странное замечание. О чем это она? Я вдруг вспомнил, какое смятение охватило меня, когда я узнал, что Партридж тайно ездил к Монтфорту. Что ж, возможно, она тоже чувствует себя обманутой человеком, которого, как ей казалось, она хорошо знает. Может, она разуверилась в собственном отце? Я хотел расспросить ее об этом, но тут вернулся Ричард. Его переполняло возбуждение — видимо, боксерские поединки оказались увлекательными.
— Скажите, мистер Хопсон, — внезапно спросил он, — откуда у вас шрам на лбу? Вы занимались боксом?
Я от души расхохотался, мгновенно позабыв про загадочную реплику Элис.