Грешная и святая

– У меня работает секретарь моего дяди. Ледерхьюм – старый сухарь, он думает, что знает все. И это в самом деле так, но он консерватор, считает, что все должно оставаться таким, каким было, когда король был еще ребенком.

Он вздохнул.

– Мне, наверное, нужно перетрясти всю систему управления. Она устарела, потому что основана на идее, что герцогство существует для удовольствия герцога. Но все люди делают свою работу так, как они понимают ее. Должен ли я выбросить кого-то на улицу?

Трис поднял руку и потер шею, сдвинув свой тюрбан, а затем стянул его, бросил вместе с маской на сиденье напротив.

– Должно быть, я надоел тебе с этими разговорами. «Ты не можешь надоесть мне», – подумала она. Ей хотелось пригладить его растрепанные волосы.

– Наверное, у тебя немного друзей, с которыми ты мог бы поговорить об этом.

– Немного? Их нет совсем. Нет, неправда. У меня есть друзья, но должен ли я докучать им с кошенилью, когда они живут в блаженной беззаботности?

Крессида уже забежала в мыслях далеко вперед. Она была бы хорошим слушателем. И стала бы ему верной помощницей. Она серьезно относилась к благотворительности и всегда была дисциплинированна. Она во многом была дочерью своего отца, и ей нравилась мысль обо всем новом.

Но Крессида знала, что его слова о грузе титула герцога были правдой. Она мечтала о том, как они будут сидеть у камина в доме наподобие «Ночной охоты», обсуждая события дня. И не думала о редких встречах в огромном особняке, среди сотен слуг и подчиненных, где каждый шаг на виду.

Возможно, он заговорил об этом для того, чтобы ей стало ясно – герцоги не женятся на провинциальных барышнях. Это означало, что он угадал ее чувства – даже те, в которых ей не хотелось признаваться самой себе.

Крессида содрогнулась при мысли о том, что каждое ее слово ловят, каждой ее глупости подражают, что люди пресмыкаются, чтобы добиться ее расположения. Так было и в Мэтлоке – с леди Мамфорд и леди Агнес Ферро. В Лондоне она видела это на каждом шагу.

Трис прервал молчание:

– А ты, Крессида Мэндевилл? Что ты будешь делать, когда получишь свои драгоценности?

Она улыбнулась:

– Вернусь в Мэтлок к родителям и буду помогать матери ухаживать за отцом.

– Наймите сиделку.

– Возможно, мы так и сделаем, но Мэтлок – это мой дом. Я живу там полной жизнью.

– Ты приехала в Лондон, чтобы найти мужа?

– Я приехала в Лондон, потому что мой отец надеялся, что там я найду хорошего мужа. Я не возражала против этого, но, – она пожала плечами, – этого не случилось.

– Неужели в Лондоне все слепые?

Она выразительно посмотрела на него.

– Я не красавица. В конце концов ты же не замечал меня.

– Мы встречались? – Кажется, он даже покраснел.

– Нет, но я была с тобой в одном доме раз или два. Моя красота и обаяние не притягивали тебя с непреодолимой силой.

Она сказала это в шутку и испытала облегчение, когда он рассмеялся.

– Обычно я избегал великосветских охотниц и не заметил бы тебя, даже если бы у тебя был нимб вокруг головы. Но я прошу прощения.

Он взял ее руку и поцеловал.

Она замерла на секунду, затем вырвала руку.

– Не надо, Трис.

– Не надо чего?

– Не играй со мной.

Он не отвел взгляд.

– Я никогда не причиню тебе вреда, Крессида. Слово чести.

«Как ты можешь обещать мне это, глупец? Я чувствую надвигающуюся катастрофу».

– Я наслаждаюсь твоим обществом, как никогда раньше. Не проси меня быть холодным с тобой.

Она собрала всю свою смелость и серьезно сказала ему:

– Только в том случае, если мы признаем, что между нами не может быть ничего, кроме дружбы.

Он помедлил, и ее глупое сердце затрепетало, но затем спросил:

– В чем заключается дружба?

– Ты должен знать.

– Интересно, запрещает ли дружба это? – Он привлек ее в свои объятия.

Крессида могла бы сопротивляться. Она знала, что он оставляет за ней право установить границу их близости. Но ей не хотелось сопротивляться тому, о чем мечтали ее сердце и тело.

Неподвижный как статуя разбойник наблюдал за дорогой, освещаемой светом полной луны. Он управлял лошадью без усилия, даже не пользуясь поводьями.

Его темная одежда делала его похожим на тень. Лицо скрыто черной маской, аккуратной бородой и усами в стиле Карла I. Если бы не светлый плюмаж на широкополой шляпе, он был бы невидим.

Жан-Мари Бурро молил небо о богатой карете – и чем богаче, тем лучше. Он был рад выйти на свободу, но его честь была задета. Кто подражал ему? Кто осмелился использовать его, Ле Корбо, образ для собственной выгоды?

Жан-Мари и его люди осторожно вернулись в обветшавший дом. Они обнаружили, что постель в потайной комнате была перестелена. Самозванец спал в его кровати? Он вырвет ему глаза, кишки, отрежет гениталии! Однако все сундуки были нетронутыми, даже костюм был на месте.

Возможно, самозванец создал собственную версию, как это сделал театр «Друри-Лейн», когда о нем поставили пьесу «Смелая леди». Для глупцов, англичан он стал чем-то вроде героя. Во время тюремного заключения светские дамы толпами стекались к Ле Корбо. Некоторые из них даже подкупали тюремщиков, чтобы побыть с ним наедине.