Грешник

В ответ Зенни выдыхает – нервно, но решительно. Я не отрываю от нее взгляда, наблюдая за выражением ее лица и за тем, насколько ей комфортно, пока тяну вниз короткую молнию. Некоторое смущение – это нормально, как и определенная напряженность, но существует хрупкое равновесие между тем, чего она действительно хочет, и тем, на что ее можно подтолкнуть, и мне необходимо его соблюсти. Чтобы сделать все должным образом, чтобы раскрыть и развить ее физические влечения и желания, чтобы пробудить ее тело, месяца просто недостаточно.

Если бы я мог попросить о чем-то прямо сейчас, я попросил бы провести с ней год. Целый год, чтобы обучать ее, осыпать ласками, командовать и наслаждаться ею.

«Даже года будет недостаточно».

Эта мысль громко и напористо перебивает все остальные мои размышления, и я не уверен, что с ней делать, поэтому пока игнорирую ее. Мне нужно сосредоточиться на важном, а именно на трепещущей передо мной девушке, такой хорошенькой и нетерпеливой.

Я провожу кончиками пальцев по линии ее трусиков, сочетающихся по цвету и материалу с ее лифчиком. Без сомнений, это самое смелое нижнее белье, какое у нее есть, и, несмотря на его скромность (нет ни узких бретелек, ни сеточки, ни больших вырезов или какой-либо другой типичной отделки, которая превращает женское нижнее белье в изящное изделие), каким-то образом оно создает еще более восхитительный эффект, добавляя ее образу греховности. Моя почти девственница, моя без пяти минут монахиня, которая пытается быть непристойной, а вместо этого выглядит невиннее, чем когда-либо.

Я смотрю вниз, где провожу пальцами по верхнему краю ее трусиков, затем снова поднимаю взгляд к ее лицу.

– Детка, ты нервничаешь?

– Да, – признается она, кладя руки мне на плечи и сжимая в кулаках мою рубашку.

– В хорошем или плохом смысле?

Она на минуту задумывается, и я этому рад, потому что мне нужно, чтобы она была уверена. Мне нужно самому быть уверенным. Я не вешал ей лапшу на уши, когда сказал, что беспокоюсь о нашей разнице в возрасте, потому что вещи, которые хочу с ней делать, не просто непристойны, а прямо-таки порочно-непристойны. В таких желаниях не признаются при ярком свете дня, они заставляют краснеть даже такого мужчину, как я.

«Оберегай ее».

– В хорошем, – отвечает она. – Если бы ты… – Она замолкает.

– Скажи мне, Зенни.

Она делает глубокий вдох и впивается в меня взглядом.

– Я готова к большему. Да, я нервничаю, но это не страх, а волнение.

– Хорошо.

– Так что, – сглатывает она, – продолжай. Это приятно, мне нравится, и если я захочу, чтобы ты остановился, я назову тебя мудаком.

Эти слова заставляют мое горло судорожно сжаться. Ее согласие, в котором так типично для нее сочетаются осторожность и смелость, едва не заставляет меня забыть обо всех своих планах и просто целовать ее до тех пор, пока мы не окажемся на полу, охваченные страстью, и трахать мягкую ложбинку между ее ног до тех пор, пока я не избавлюсь от этого помешательства, тревожного влечения и собственнического чувства, которые уже испытываю, несмотря на столь короткое время.

«Шон, – ругаю себя, – прекрати это, черт возьми». Именно я пообещал ей, что сделаю это для нее, и я всеми силами буду придерживаться данного слова, даже если это меня убьет.

«Это для нее. Это для нее. Это для нее».

– Ладно, – произношу я, наконец-то взяв себя в руки. – Я верю, что ты назовешь меня мудаком, если потребуется. А теперь, дорогая, снимай свои джинсы. Так мне будет легче поиграть с тобой.

Она сбрасывает шлепки и небрежным движением снимает джинсы, и я понимаю, что меня странным образом притягивает это зрелище. Я платил бешеные деньги множеству женщин за то, чтобы они раздевались для меня, трахал светских жен, решительно настроенных продемонстрировать мне свое дорогое нижнее белье от «Ла Перла» или «Агент Провокатор», но я никогда не видел, чтобы девушка раздевалась вот так, просто и быстро, не устраивая представления. В каком-то смысле это кажется интимным и заставляет задуматься, от чего еще я смогу возбудиться, пока наблюдаю за ней: как она чистит зубы, как наносит лосьон или как завязывает шнурки на ботинках.

И вот она оказывается передо мной почти обнаженная, за исключением тонкого шелка. Ее соски умоляют, чтобы их втянули в рот, живот напряжен, и она заламывает руки перед собой, как будто хочет спрятаться от меня, но борется с желанием это сделать.

Я делаю шаг вперед, решив чем-нибудь занять ее руки.

– Положи руки мне на плечи, как раньше, – велю ей. И затем добавляю чуть строже: – Не прячься от меня. Ты невероятно красивая, и я буду пялиться на каждый дюйм твоего тела, пока не утолю свой голод.

Она снова кладет руки мне на плечи, на ее губах играет легкая улыбка. Могу догадаться почему.