Грешник

– Шон Белл! – раздается рядом неприятный голос, и я поворачиваюсь, стараясь быть вежливым, потому что этот человек не виноват в том, что он не Зенни и, следовательно, мне не интересен. – Сколько лет, сколько зим! Это Хейли, помнишь? А это София, Тодд, Кейтлин и Джереми. София, Шон раньше работал с Майком, до того, как Майк перешел в консалтинг.

И не успеваю я опомниться, как уже окружен толпой дебильных людей с их скучной болтовней.

Мы знакомимся, и, очевидно, я и правда раньше работал с Майком, хотя, если это тот Майк, о котором я думаю, Хейли нужно развестись и получить от него все, чего он стоит (в офисе мы привыкли называть его Кокаиновым Майком, пока один пьяный и абсолютно противозаконный вечер на скамейке в парке с эскортом не принес ему новое прозвище Майк-Двойная резинка).

Фу. Не могу поверить, что когда-то тусовался с этим парнем или кем-то подобным ему.

Почему я провожу свое время с этими людьми? Пробежав взглядом по группе, которая в данный момент треплется обо всем подряд, я вижу лишь высокомерные, эгоистичные лица, которые гогочут, как гуси, о своей особенной эгоцентричной жизни. И я чувствую ту же волну дискомфорта, которую испытывал ранее с Валдманом, но на этот раз она намного выше.

Мне это не нравится, и осознание подобно левиафану, кружащему вокруг моего плота. Мне не нравятся эти люди, мне не нравится эта жизнь.

Об этом страшно подумать, потому что все эти годы после окончания колледжа я работал, чтобы оказаться здесь. Работал ради денег, вечеринок и шумных и в то же время отвратительных вечеров с такими парнями, как Майк-Двойная резинка. Я думал, что хочу именно этого, считал, что это делает меня сильным, насмехался над теми, кто был слишком слаб, чтобы видеть мир таким, каков он есть на самом деле, – аквариумом с разъяренными угрями. Но сейчас я хочу выбраться из этого аквариума и оказаться подальше от этих угрей.

Я хочу то, что есть у Зенни, и у Тайлера, и у моей мамы, и у всех остальных окружающих меня хороших людей. И хочу не иметь ничего общего с говнюками.

Пока я все это обдумываю, разговоры ненадолго затихают, и я понимаю, что все в этой компании смотрят на меня. Ну, на самом деле не на меня, а на кого-то за моей спиной. Краем глаза замечаю шифон цвета морской волны и корону из роскошных завитков и поворачиваюсь, готовясь притянуть Зенни к себе и еще ненадолго прижаться к ней носом. Или, может, я просто возьму ее за руку и отведу обратно к машине, потому что сейчас я даже не могу вспомнить, почему идея с благотворительным вечером вообще показалась мне хорошей. Ее родители – известные фигуры в обществе Канзас-Сити, и, несомненно, за свою жизнь Зенни побывала на многих подобных мероприятиях, этим ее не удивить. А мне здесь ужасно скучно, и это была глупая идея.

Ага. Я принял решение. Я возьму ее изящную руку, переплету наши пальцы, и мы вернемся к моей машине, а потом поедем домой, и я позволю ей завладеть моим телом так, как она жаждала все это время.

Успеваю только потянуться к Зенни и взять ее за руку, как София (или Хейли, я не уверен) небрежно говорит:

– Я выпью еще бокал шампанского.

Воцаряется тишина, и я совершенно теряюсь в догадках, какого черта София (или Хейли) говорит нам это, а затем она добавляет:

– А хотя принесите два. И можете забрать этот. – Она протягивает пустой бокал из-под шампанского в пустоту, как будто ожидает, что кто-нибудь возьмет его.

Как будто она ожидает, что Зенни заберет его.

Я чувствую, как напрягается рука Зенни, и мир, кажется, замедляется, когда я начинаю понимать абсурдность того, что говорит София или Хейли, потому что, конечно же, Зенни не собирается брать бокал, конечно же, она здесь не работает – очевидно ведь, что она одета как гостья. И, несомненно, я знаю ее, потому что мы, мать твою, держимся за руки. А затем все становится еще хуже, и, боже мой, уже не только София или Хейли ведет себя глупо (разумеется, она тоже полная дура), и начинается полная задница…

– Нет-нет, – перебивает один из парней. – Это дочь Джереми Айверсона.

Раздается оглушительный хор «Ах, да!», после чего становится ясно, что она дочь доктора Айверсона, и также очевидно, что никто не знает ее имени, но она, несомненно, «его дочь, и все они любят доктора Айверсона и достопочтенную Летицию Айверсон, и все ли помнят тот раз, когда судья Айверсон простил Хейли штраф за неправильную парковку?» Потому что Хейли это помнит. Хейли не забыла.

Они говорят о Зенни так, словно ее здесь вообще нет, и рядом со мной раздается тихий стон – тогда я понимаю, что слишком сильно сжимаю ее руку. Я легонько касаюсь ее плеча своим в знак извинения, а затем поворачиваюсь обратно к этому стаду баранов, готовый разорвать их на части.

И это желание возрастает как раз в тот момент, когда София или Хейли выдает очередную гадость, которая станет для нее последней.

– А, так вы здесь гостья! – говорит она, протягивая руку, чтобы игриво похлопать Зенни по плечу. – Надо было что-нибудь сказать!