Грешник

Тогда он склонил голову и втянул в рот трепещущий бугорок. Отстранился:

- А может быть, так?

- Нет... - еще тише прошептала Наташа.

Глаза Громова потемнели от страсти. Он стащил с Наташи ночную сорочку и уставился на нее, голую, во все глаза. Глеб опустил колени на матрац между ее ног. Перенес вес собственного тела на одну руку и впервые в жизни коснулся ее плоти членом:

- Кажется, вот, что нужно моей Наташе...

-Да-а-а...

Его малышка уже ни черта не соображала. Знал бы он, какой чувственной она была, какой горячей... Разве стал бы он столько ждать?

Размазывая головкой соки, Громов безошибочно нашел вход в ее тело. Хотел ее поберечь, но первый толчок вышел жестким, бескомпромиссным. Наташа закричала. Он моментально отступил:

- Больно?

- Нет, - всхлипнула она, подкидывая бедра в поисках утраченного удовольствия, - нет-нет, вернись... Вернись, пожалуйста, Глеб... Пожалуйста...

И он вернулся. С ходу взяв нужный темп. Подхватив её ноги под коленями, забросил себе за спину. И обрушился на нее со всей сумасшедшей силой своей в ней потребности, так долго сдерживаемого желания и бесконечной любви.

А потом они долго лежали, отходя от пережитого откровения, слабые, как новорожденные котята. Глеб медленно поглаживал Наташу по спине, а та жмурилась, улыбалась слабо и тянулась вслед за его руками.

- Ты как? - спросил Громов, потому что действительно хотел знать. Потому что, как прыщавый подросток, хотел от нее услышать, что с ним ей было как ни с кем хорошо. Наташа надолго задумалась, заставив его понервничать.

- Хорошо. Только есть очень хочется.

Громов открыл рот... А потом оглушительно рассмеялся. Его Наташка - такая Наташка.

Глава 24

Что есть счастье? Счастье - это покой. Это когда ты выходишь из спортзала на балкон, стараясь не потревожить все еще спящих домочадцев, распахиваешь настежь окна, впуская стужу, разводишь в сторону руки, словно хочешь обнять лежащий у ног город и млеешь от остроты момента. Натруженные мышцы ноют, холод кусает пальцы, а ты улыбаешься, как дурак. А ты понимаешь, что вот же оно... В тебе. Ощущеньем любви и нежности, страсти и постоянного беспокойства. Мягкими практически бесшумными шагами. Холодными ладошками, скользящими по коже. Теплыми губами, целующими каждый раз где-то между лопаток. Изо дня в день одними и теми же:

- Замерзнешь...

- А ты сама в тапках?

- Не-а...

- Отлуплю... Холодно ведь, Наташка!

- А ты меня согрей... - тоже куда-то в спину.

Этим разговором они начинали каждое свое утро. Ритуалы были важны в жизни его женщины. А теперь и в его, Глеба Громова, жизни. И ведь не надоедало! Совсем. Напротив, будто вновь и вновь утверждало его в реальности происходящего. Время летело, а он до сих пор не верил, что всё. Вот она... Его.

Это было для Глеба настолько ценно, что ему то и дело приходилось себя притормаживать. Одёргивать, чтобы не наседать на Наташу так уж сильно. Давать ей больше свободы, игнорируя тревогу о том, как она? Поела ли? Тепло ли оделась на улицу? Не слишком ли тяжела для нее стала наевшая щеки дочка... И тысячи других незнакомых раньше тревог, без которых он уже не представлял своей жизни.

- Наташ...

- Ммм? - холодный нос прочертил линию вдоль его позвоночника, и тело мужчины тут же отозвалось на эту незатейливую ласку. Если Наташа не прекратит, он снова забудет о том, что уже давно хотел с ней обсудить.

-Сегодня прилетают Каримовы. Помнишь, мой шеф? Я тебе о нем рассказывал как-то.

Глеб нехотя отстранился, чтобы захлопнуть окно. Он и так здорово выстудил квартиру.

- Конечно. Отец той самой Карины, которая в тебя влюблена... - улыбнулась Наташа.

- Глупости какие... - возмутился Громов, подталкивая девушки к двери, ведущей в кухню. - Кстати, эта заноза тоже прилетит... Но дело не в этом.

-А в чем?

Наташа зевнула, переступила на мраморной плитке, покрывающей пол, и потянулась к шкафчику, в котором хранились кофейные зерна. Это тоже был их ритуал. Обязательная чашка утреннего кофе. Хотя Громов предпочитал чай.

-Ты ведь хотела окрестить Нину...

-Да...

- Как насчет того, чтобы её крёстной стала София Каримова?

- Почему она?

- Лучше бы, конечно, сам Амир, но он мусульманин, и ничего не выйдет. А Соня... она тебе понравится. Она... необыкновенная. Совершенно потрясающая женщина. К тому же... так я буду уверен, что малышка будет под защитой.

Наташа чуть сощурилась. В ее голубых глазах мелькнуло нечто странное, какая-то тень. Она резко отвернулась, делая вид, что занята приготовлением кофе, излишне громко застучала чашками.

Происходящее напоминало ревность, но...

- Наташа, ты что, ревнуешь? - затаив дыхание, прошептал Громов.

Несколько растянувшихся во времени мгновений, она игнорировала его вопрос. Просто методично натирала и без того идеальные чашки полотенцем. Но потом резко отбросила его и, глядя Глебу прямо в глаза, отрезала:

-Ты - мой!

- Значит, все же ревнуешь... - он даже покачал головой, настолько невероятным было происходящее. Наташ нахмурилась. Громов подхватил ее на руки и закружил, приговаривая: - Ревнуешь, ревнуешь, ревнуешь...

Наташа чуть обмякла в его руках, обняла за шею:

- Скажи, что ты мой.