Грешник

– Мне очень жаль, Кас, – произнесла я, пробегая пальцами по бокалу нового коктейля. Даже не помню, чтобы заказывала его. – Но ты погиб, защищая свою родину от вторжения. Звучит не так уж и плохо. Точно не настолько плохо, чтобы…

– Обречь свою душу на вечное проклятие?

– Да… хм. Именно. Как так вышло? Если не хочешь, не рассказывай.

Он покрутил меж пальцев ножку своего бокала и уставился невидящим взглядом в его темно-красные глубины.

– Ненависть Хаммурапи ко мне не знала границ, – произнес он. – Мы воевали четыре года. Я отражал его атаки и руководил успешными набегами на Вавилон. Он винил меня в неповиновении Ларсы даже больше, чем Рим-Сина.

Я смотрела на Кассиэля круглыми глазами. Ему довелось пережить события, о которых я лишь читала в учебниках по истории.

– Захватив в плен, Хаммурапи бросил меня в подземелье зиккурата – нашего храма Уту, бога солнца. Там меня пытали и снова и снова доводили до полусмерти. Чтобы наказать за бунт. – Его голос стал жестким, а взгляд наполнился воспоминаниями. – Он осквернил наш храм и самого Уту, запачкав стены дома бога моей кровью. Но и это Хаммурапи не удовлетворило. Он приказал своим генералам схватить моих родителей, мою сестру… – Он сделал большой глоток вина. – И мою жену.

Я вспомнила странное видение, которое возникло, когда я впервые нашла Каса. По всей видимости, его воспоминания о последней ночи в храме. Укол ревности ножом пронзил грудь.

– У тебя была жена?

Он кивнул.

– Брак по договоренности, как и было принято. Не прошло и двух месяцев после нашей свадьбы, как Хаммурапи предпринял свою последнюю, победоносную атаку, и Ларса потерпела поражение. Моя жена была убита вместе с остальными членами моей семьи и ее отцом, верховным жрецом. Одного за другим их убили прямо на моих глазах. – Он втянул носом воздух, собираясь с духом. – Только когда им выпустили всю кровь, мне позволили умереть.

Меня словно молотом оглушило его болью. Любое слово сейчас прозвучало бы глупо или слабо.

– Во время Перехода беспомощная ярость и горе последовали за мной, – продолжил Кассиэль. – И, привлеченный этой болью, на Другой Стороне меня уже ждал Астарот.

– Астар…

Кассиэль взметнул палец к моим губам.

– Не произноси его имени. Ты не захочешь, чтобы он оказался в твоем мире, Люси. – Он отпустил меня. – Пусть остается в моем.

– Кто он?

– Мой командир, так сказать. Я его слуга. Его солдат. – Кассиэль сжал губы в тонкую линию. – Разжигаемый Астаротом, мой гнев быстро развратил меня. Под его руководством я стал очень могущественным. Существует всего несколько демонов, более сильных или более адских, чем он. – Он поднял на меня взгляд. – Или я.

Я откинулась на спинку стула.

– Ох.

– Астарот приютил меня в царстве, в котором ярость и ужас моей судьбы могли быть направлены в нужное русло. Я разжигал в людях эти чувства, пока они не перестали быть моими собственными. Я больше не страдал из-за них, а наслаждался ими. Мое горе стало уже не слабостью, а силой.

– Горе – не слабость, – тихо произнесла я. – Это признак любви. Любовь, которая вечна…

– А как насчет любви, которую убили у тебя на глазах? – с внезапным жаром спросил Кассиэль. – Любви, когда она выкрикивает твое имя окровавленными губами, взывая о помощи, которую ты не в силах оказать? Скажи мне, что это не слабость, Люси Деннингс. Крайняя степень слабости. Быть неспособным спасти их. Я не смог их спасти… – Он решительно покачал головой, его тон снова стал жестким. – Горе – это не любовь. Горе – это наказание за то, что ты живешь после смерти любимого человека.

Я с трудом сглотнула.

– То, что случилось с тобой и твоей семьей, невообразимо, Кас. Но тот факт, что ты здесь…

– В этом нет ничего героического. Я просто устал подпитывать огонь ярости и боли. Устал от бесконечного голода. Смерти.

Мой взгляд упал на скрытую рукавом рану на его руке.

– Если мы добьемся успеха, Ас… Твой командир отпустит тебя?

– У нас с ним соглашение. Одиннадцать дней. Не больше.

На вопрос он так и не ответил, но в моей голове уже стоял туман, а Кас снова окликал бармена. Перед нами поставили третью порцию напитков.

Я сделала большой глоток, позволяя виски меня взбодрить.

– Мне жаль твою семью, Кас, – сказала я. – Моя мать умерла, когда я была слишком маленькой, поэтому у меня не осталось воспоминаний. Но утрата отца… это было очень тяжело. Я не могу себе даже представить, через что тебе пришлось пройти.

– Это было очень давно, – произнес он, уткнувшись в бокал.

– Твоя жена… – я прокашлялась. Это слово, казалось, вызывало у меня неоправданный приступ ревности. – Ты помнишь, как любил ее?

Он повернул ко мне голову.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Ты сказал, что в тебе не осталось любви. Но если ты когда-то любил, возможно, еще не все потеряно. Может быть…

– Ничего не осталось, – процедил он сквозь зубы, как будто каждое слово резало его по живому. – Потому что я отказываюсь позволить себе снова заразиться этим. Любовь сродни болезни.

– Любовь – не болезнь. Она…

– Люси! – рявкнул Кассиэль. – Хватит. У меня не осталось терпения на всякую сентиментальную чушь, которую пишут в поздравительных открытках.