Грешник. На острие

Я тоже хороша. Нарвалась на урода без совести и тормозов и решила с ним шутки пошутить. Дура. Надо было его пристрелить. Просто промеж глаз бесстыжих. Чтобы мозги на стенку вылетели.

Дёргаюсь, как он удара, когда дверца кабины отъезжает в сторону и ко мне входит Хаджиев. Голый. Абсолютно.

Я потерянно хлопаю ресницами, силясь сморгнуть очередную неприятность, но глюк не исчезает. Что за нахрен?! Что за нахрен просто сейчас в моей ванной, перед моими глазами?!

– Какого… – запоздало прикрывшись руками, открываю рот, дабы высказать этому недоноску, что я думаю о его появлении, но опускаю взгляд на его член, восстающий прямо на моих глазах, и слова застряют где-то в горле.

– Вижу, я вовремя, да, Валерия Игнатьевна?– ухмыляется это огромное подобие человека, и, схватив меня за шею, сильно впечатывает моё некрупное, а оттого и не особо сильное тельце в стену. – Что, уже придумала, как будешь действовать дальше? Папе пожалуешься? Или в ментовку побежишь? – шипит мне в губы, а сам руку не горле сжимает. Да так, что не вздохнуть.

Я, наконец, прихожу в себя и бью его ногой в пах, но подонок, конечно же, был готов. Закрывается от меня, не отпуская, а у меня уже перед взором плывут красные круги.

Мудак упустил с виду мои руки, видимо, решив, что они не способны ни на что, кроме как держать член. Я поспешила переубедить его, врезав кулаком в бок и вцепившись ногтями в лицо. Хватка на шее ослабла всего на секунду, но мне этого хватило, чтобы ударить его лбом в нос и, сгруппировавшись, толкнуть в грудь.

Толкнула я мощно. Будь на его месте мужик послабее, долго собирал бы свои косточки с пола, но Шамиль лишь снёс стеклянную дверь и ринулся обратно, рывком разворачивая меня лицом к стене и не особо бережно прижимая к ней щекой.

– Не зли меня, королевна. А то твоему папочке придётся соскребать тебя с этой стены, – быстрый шёпот мне в ухо и свободная рука подонка уже в моей промежности. – Мне бы не хотелось расставаться с тобой так быстро. Но если вынудишь, я придумаю другой план. Они у меня созревают по ходу дела. Ты лишь маленькая деталь которую всегда можно заменить.

– Какой план? – хриплю от его натиска и с ужасом понимаю, что пальцы, вовсю орудующие во мне, находят отклик.

– Всё потом. Сейчас трахнуть тебя хочу. Вот так, сзади.

ГЛАВА 17

– Что это ты замолчала? Отбиваться не будешь? – недоверчиво спрашивает, тискает меня за грудь, а я зажмуриваюсь от своей реакции на упирающийся в поясницу толстый, твёрдый, как кусок дерева, хрен. Меня прошибает. И не омерзением, нет. Желанием. Вот эта унизительная поза, его грубые касания и голос, чуть севший от возбуждения, шепчущий на ухо всякие мерзости вроде этого: – Не люблю ебать покорных и на всё согласных. Хоть вид сделай, что против, – издевается сука эдакая. Нравится ему унижать и в грязь втаптывать.

– Пошёл ты на хуй, урод моральный, – шепчу зло. Но только шепчу. Потому что вырваться он мне не даёт. Больно сжимает шею сзади, фиксируя у стены.

От напряжения трещит позвоночник, и я, не выдержав, тихо стону. Пальцы, влажные от моих соков, проходятся по второй груди, покручивают сосок и снова ныряют вниз, туда, где всё ещё ощущается дискомфорт после ночных приключений.

Морщусь, брыкаюсь. Тщетно, конечно же.

– Больно? – спрашивает так участливо, словно ему, и правда, есть до этого хоть какое-то дело.

– Ты узнаешь об этом, когда я прострелю тебе колено, – шиплю, словно змеища, потому что говорить всё труднее. – Отпусти, мудак.

– А если не отпущу? Как же ты мне колено прострелишь тогда, а? – двумя пальцами уже вовсю трахает меня, отчего в стороны летят брызги воды, которую так никто и не выключил.

– Урод. Ты долбанный урод, Шам… Аааа! – ору, выгнувшись, потому что его член уже во мне. Растягивает резко и больно.

Шамиль кусает меня за ухо и довольно ухмыляется, заглядывая в лицо.

– Еще раз так меня назови! Скажи! Давай! – каждый приказ сопровождает сильным толчком, будто хочет меня порвать. – Скажи!

Мне хорошо. Сука, мне хорошо! Как такое может быть, когда унизительно приятно чувствовать в себе насильника?! Как, блядь? Почему? Скулящий стон глотаю, не даю ему вырваться из глотки, но задом наталкиваюсь на его пах, впуская подонка в себя ещё глубже.

– Ты – урод долбанный! Мудак! Чтоб тебя… – рот мне затыкает своей ладонью, скалит зубы, как зверь, прижимаясь своей щекой с густой порослью волос к моему виску.

– Нет. Это мне уже говорили. Я хочу услышать своё имя. Шам. Ты назвала меня Шам. Мне нравится. Повтори! – и с рыком по самые яйца в меня.

Руку убирает, но теперь я затыкаюсь принципиально, стиснув челюсти. Не издам ни звука. Не доставлю этому ушлепку такой радости. И я выдерживаю. Ровно до того времени, пока он не вытаскивает из меня член и не надавливает на плечо, чтобы встала на колени.

Я опускаюсь. Усмешку глотаю, как и рвущиеся наружу ругательства. А когда он, расслабившись и не ожидая подвоха, суёт мне в рот свой член, хватаю его рукой за яйца и сжимаю их так, что у душевого маньяка вырывается из глотки рёв.