Грешница

Чуть дольше часа Рудольф провел в этом уютном и добротном заведении, пытаясь представить, как оно выглядело во времена «Аладдина». Приветливый официант ничем помочь ему не смог, поскольку жил, по его словам, в Буххольце всего пару лет и никогда не слышал о Джонни, Бёкки и Тигре, равно как и о Франки с Хорсти.

В начале девятого Рудольф наконец пустился в долгий обратный путь. Он получил кое-какую информацию, но не продвинулся ни на шаг. Скорее наоборот! Несмотря на поздний час, Рудольф четыре раза попал в пробку. Он провел в дороге семь часов и дома был в половине четвертого утра.

Мехтхильда спала. На его подушке лежала записка с просьбой обязательно позвонить Вернеру Хосу. Но было уже слишком поздно. Стараясь не шуметь, Рудольф забрался в постель и лег рядом с Мехтхильдой. Его глаза слипались от усталости, в голове гудело, шея и плечи онемели. Спустя две минуты он уснул.

А на следующее утро Рудольф узнал, что Кора Бендер по-своему попыталась закончить расследование. Это известие настигло его подобно удару хлыста. Он не чувствовал бы себя хуже, даже если бы дал ей заряженный пистолет.

Пачка бумажных платков! Да еще и полупустая! Как он мог хоть на секунду подумать, будто знает, что происходит у Коры в голове?

Рудольф несколько минут сидел за своим письменным столом, просто сидел и смотрел на кофеварку. На донышке чайника снова образовалась коричневая пленка… В половине десятого Рудольф вышел из кабинета, купил в супермаркете бутылочку моющего средства и губку. Он не только отчистил чайник, но и отполировал старую кофеварку до зеркального блеска. И даже не заметил этого.

Рудольф видел только руку Коры Бендер, сжимающую пачку платков. В какой-то момент он услышал ее голос: Вы даже не представляете, что произойдет, если я обо всем вам расскажу. Все оживет.

Теперь он догадывался, что она имела в виду. По крайней мере, теперь Рудольф знал, какого духа призвал. Кающуюся Магдалину.

Кора лежала на постели. Ее руки и ноги были зафиксированы широкими тканевыми манжетами. Голова болела от сильного удара о стену и от укола – ей дали успокоительное. Это она еще помнила. Кора возмущалась, дралась, брыкалась, кусалась и кричала, никого к себе не подпуская.

Кое-что из этого осталось у нее в памяти, но впечатления были слишком размытыми. С тех пор как ее принесли в эту комнату, Кора лежала на спине и дремала. Несмотря на то что она чувствовала манжеты на запястьях и лодыжках, а также широкий пластырь на лбу, ей все было безразлично.

В голове постепенно прояснялось, но слез по-прежнему не было. Ее сердце билось, она дышала и даже могла размышлять. Однако, тем не менее, ее существование закончилось. Вот только она не дотянула несколько минут до вечности и оказалась в худшем из возможных мест. Конечная станция: дурдом!

В комнате стояло еще несколько кроватей, однако на них никого не было. Тем не менее ими пользовались: об этом красноречиво свидетельствовало скомканное постельное белье. Те, кто спит на этих кроватях, могут свободно перемещаться. А она – нет! Самым же постыдным в этой ситуации был подгузник. Кора отчетливо его ощущала.

В какой-то момент дверь открылась. Чьи-то руки торопливо ощупали путы, и над ней склонилось безучастное лицо.

– Как вы себя чувствуете?

Никак! Кора вообще не хотела себя чувствовать. Она отвернулась. Пара слезинок просочилась в наволочку, еще две-три побежали вдоль носа и достигли сомкнутых губ. Кора слизнула их кончиком языка.

Ей хотелось пить, но она предпочла бы откусить себе язык, вместо того чтобы попросить воды. В горле пересохло и болело, в носу тоже.

В комнате было очень светло; судя по всему, день едва перевалил за половину. Створка зарешеченного окна была слегка приоткрыта. Снаружи доносился стрекот воробьев. Пружинящие, чавкающие шаги резиновых подошв удалились в направлении двери, и Кора снова осталась одна – наедине со своими мыслями, воспоминаниями, страхами и чувством вины.

Она чувствовала каждый удар своего сердца, и всякий раз желала, чтобы эта глупая штука наконец остановилась. Кора сосредоточилась на этом. Если можно жить только благодаря силе воли, то почему благодаря ей нельзя умереть? Но у Коры ничего не получалось. Ее сердце продолжало биться.

Позже дверь опять открылась. На улице все еще было светло. Кто-то вошел в комнату, неся в руках поднос. Ужин. Вот только он был приготовлен не для женщины, обладающей свободой выбора и способной принимать решения, а для зомби. Поильник и кусок хлеба, на который положили сыр, нарезанный маленькими кусочками. Кто-то одной рукой взял Кору за подбородок, а другой поднес носик поильника к ее губам. Она недовольно отвернулась, и бульон пролился на наволочку. В нос ей ударил запах перечной мяты. Голос произнес равнодушно:

– Если вы не будете есть и пить добровольно, вас станут кормить насильно. Ну так что, откроете рот или нет?

Кора не подчинилась, несмотря на то что жажда была невыносимой, в горле еще больше пересохло, а язык опух.