Грешный

Снова подброшенный вверх, я вдруг увидел перед собой наполненные безотчётным ужасом глаза королевы и её вскинутые в бесполезном жесте ладони. Сорвавшийся с её рук клубок зелёного пламени скользнул по кошачьей морде и, отразившись от магозащиты, ударил в меня. Я мог бы просто отбить его, поглотить, трансформировать в щит или, скажем, в какую-нибудь иллюзию, но вместо этого я зачем-то преобразовал это пламя в воздушный кулак и сшиб им владетельницу Ларанты, отшвырнув в сторону от нацелившихся на неё лап священного зверя.

«Мр-р-рай!» — рявкнул разочарованно кот, и в тот же миг меня что-то шарахнуло в голову и сбило с кошачьей спины…

* * *

Сознание возвращалось с трудом. Голова нещадно болела, руки и ноги затекли, лицо саднило, спину холодил камень.

С трудом разлепив глаза, я сначала узрел лишь какое-то расплывчатое пятно, колышущееся, будто огонь на ветру. Сфокусировав взгляд, понял, что это и вправду огонь. Закреплённый на стене факел. Единственный источник света… в тюремной камере.

«Очнулся, собака», — прошипел кто-то сзади.

Кто именно, увидеть не удалось. Руки, ноги и шея были прикованы к каменной плоской плите, расположенной горизонтально… наверное, в метре от пола… словно столешница…

«Сходи, позови Верховную!» — приказал другой голос, более властный и грубый. И, кажется, женский. Хотя…

Мимо меня прошмыгнул какой-то горбун.

В дальней стене что-то лязгнуло. Из открывшегося дверного проёма пахнуло сыростью.

Дверь снова закрылась. Позади прошуршали шаги. В поле моего зрения появился… или, скорей, появилась некто в одеянии жрицы. Такой же оливковый балахон, как у тех, которые заседали в Совете, но маска, закрывающая нижнюю часть лица, и платок-тюрбан были не одноцветными, а пёстрыми и достаточно яркими, как у цыганки.

«Ну, прямо, какой-то, м-мать, Нотр-Дам-де-Пари… — неожиданно вспыхнуло в голове. — Горбун уже есть, цыганка тоже имеется… Им бы еще церковника в коллектив, и могли бы в мюзикле выступать. Арию петь… про несчастную Эсмеральду и проданную дьяволу душу…»

— Знаешь, зачем ты здесь? — наклонившись ко мне, спросила «цыганка».

Отвечать я не стал. Много чести.

— Не хочешь говорить? Понимаю, — дамочка выпрямилась, отступила на шаг от столешницы, а затем резко ткнула в меня крючковатым пальцем. — Но ты у меня заговоришь! Запоёшь так, что самому станет тошно. Я обещаю,— она расправила плечи и подбоченилась. — Потому что я высшая. Высшая жрица Адила. Старший экзекутор Ларанты. Совет приговорил тебя к смерти, но я сделаю так, что быстро ты не умрёшь. И я начну это делать прямо сегодня. Лично. Без чьей-либо помощи. Ты можешь этим гордиться, червь. Не каждому приговорённому выпадает такая милость — подохнуть неспешно. От моих личных заклятий и мясницкого топора. Разваливаясь по частям. Сначала пальцы на левой руке, потом на правой. Дальше придёт черёд кисти, затем стопы. Потом я отрублю тебе руки по локоть, после них ноги до самых колен. И всё это, заметь, при твоём полном сознании. Ты не сможешь его потерять от боли и шока. Я всякий раз буду возвращать тебя из-за грани, как бы ты ни старался уйти туда раньше времени…

Она говорила, я слушал, и несмотря на складывающуюся ситуацию, с каждым сказанным словом настроение поднималось всё выше. Эта придурошная не знала, что я иммунный. Никто здесь так и не понял, что магия против меня не работает. Что на арене бросаемые в нас заклинания отражались не только священным зверем…

Дверь в камеру вновь заскрипела.

Сперва внутрь втёк горбун, а следом вплыла ещё одна жрица. Когда она подошла к «столешнице», я смог определить цвет её маски — чёрная.

— Очнулся? — взглянула она на Адилу.

— Да, госпожа, — поклонилась та. — Желаете допросить?

— Допросить? Зачем? — пожала Дамира плечами. — Его вина всем известна. Приговор вынесен… Даже два. И оба, — она усмехнулась, — смертные.

— Второй-то… за что? — разлепил я губы.

— Это животное ещё говорит? — делано удивилась Верховная, взглянув на «цыганку». — Я полагала, язык ты ему уже вырвала.

— Пока ещё нет, но если великая пожелает…

— Не сейчас, — поморщилась «чёрная». — Вырвешь потом, когда будешь готовить его для казни.

— Как прикажете, госпожа, — опять поклонилась Адила.

Дамира кивнула и повернулась ко мне:

— Хочешь узнать, за какие заслуги тебе вынесли ещё один приговор?

— Да, — прохрипел я с усилием.

На шею давила металлическая скоба, и говорить, а также дышать было, действительно, трудно.

— Ты что, не помнишь? — шевельнула бровью Верховная.

— Нет.

Жрицы переглянулись.

— Ты осквернил священного зверя, — сообщила «цыганка».

— А зверь убил королеву, — продолжила «чёрная».

— А что… со зверем? — я просто не мог не спросить.

— Его тоже… пришлось уничтожить, — дёрнула щекой вторая в Ларанте. — И это тоже на твоей совести, мерзкий мольфар.

— Я… не мольфар, — прошептал я чуть слышно, но Дамира меня уже не слушала.

— Готовь его к казни, — приказала она экзекуторше. — Если хочешь, можешь пытать его, можешь немножко резать, но только к утру он должен выглядеть абсолютно здоровым. Понятно?

— Понятно, моя госпожа, — в третий раз поклонилась Адила.