Гретель и её бесы

Зайдя в репетиционное помещение, на месте регента дети увидели великолепно одетого мужчину с короной на голове. В принципе, это могло выглядеть вполне нормально, если бы при этом он не сидел на одногорбом верблюде. Вокруг регента расположилась группа адских духов с различными музыкальными инструментами: от арфы до мандолины, а чуть дальше на стульях сидели певчие – взрослые рогатые бесы и человеческие дети.

– Здравствуйте, мы хотели бы прослушаться в хор, – сказала Гретель, но в ответ услышала нечто невнятное. Она посмотрела на брата, который, судя по всему, тоже не понял ни слова. К счастью, им на помощь пришел Нильс Дельбрук – он махнул Гензелю и Гретель, показывая, чтобы они садились рядом.

– Что он сказал?.. – шепотом спросила Гретель, присаживаясь на лавку к Нильсу. – Что-то я вообще его не поняла…

– Обычное дело, – пожал плечами Дельбрук-младший. – Сначала никто его не понимает, но со временем это меняется. Он сказал вам остаться на репетицию.

– А-а… Ну, хорошо.

Как и обещал их приятель, спустя несколько репетиций речь Пеймона действительно стала казаться более или менее внятной. Обычно все сводилось к ругани за плохое пение. Когда же регент был максимально недоволен, то, даже ничего не объясняя, просто опускал голову, закрывал глаза рукой и сидел так несколько минут. Видимо, он считал, что всем от этого должно стать очень стыдно, ведь они срывали репетицию. Впрочем, опытные хористы обычно не впечатлялись этим театром одного актера.

– Дьявольский хор – это не всегда про чистое пение, – объяснила Гретель доктору Фонбергу. – В отличие от обычного церковного пения, которое не должно отвлекать прихожанина от молитвы, здесь приветствуются разные эксперименты. Порою требовалось, чтобы музыка звучала столь мощно и грандиозно, что нам надо было кричать во все горло, лишь бы продемонстрировать весь размах. А иногда Пеймон приносил произведения, которые казались совершенно фальшивыми.

– Значит, можно было петь как попало? – спросил Фонберг, улыбаясь.

– Как бы не так! Если мы пытались петь мимо нот, Пеймон просто бесился! Ведь он прекрасно знал, как это должно звучать, и мог отличить правильную фальшь от неправильной!

– Но я так понимаю, что смысл вашего хора был в том же, что и церковного? Славить Бога… то есть дьявола?

– В общем-то да, – подтвердила Гретель. – Но просто хорошо спеть и попасть во все ноты – этого Пеймону было недостаточно. Он говорил, что через наше пение прихожане Церкви Сатаны должны чувствовать самого Хозяина преисподней! Ведь пение – это своего рода молитва.

– Вот как… – пробормотал Фонберг.

– Да, – покачала головой Гретель. – Поэтому на «Filii Diaboli» лежала особо важная миссия.

– Филии… что?

– «Filii Diaboli», в переводе – «Дети дьявола». Так назывался наш хор.

Фонберг тяжело вздохнул. Гретель заметила, что каждый раз, когда она рассказывала о дьявольском укладе жизни, доктор с трудом себя сдерживал.

– Позвольте задать вам вопрос? – осторожно попросила Гретель.

– Да, пожалуйста, – кивнул доктор.

– Вы, наверно, очень верующий? Каждый раз, когда я говорю что-то о дьяволе, бесах, вам это не нравится…

– Я не думаю, что нам стоит обсуждать вопрос веры, мы же не на исповеди. И дело не в том, нравится мне это или нет. А в том, откуда вообще в вашей голове взялись эти образы…

«Опять он за свое!» – подумала Гретель.

– А что, если я не просто беру это из своей головы, – с нажимом спросила она, – а рассказываю то, что было на самом деле?

Доктор помолчал, видимо собираясь с мыслями, а потом произнес:

– Что ж… Продолжим. Как строилась ваша типичная репетиция?

– Как правило, мы собирались раз в неделю, ночью, в дьявольский час. То есть в три часа тридцать три минуты…

– Почему именно во столько?

– Ну это же половина от числа шестьсот шестьдесят шесть, – пояснила Гретель. – Репетиция начиналась с распевки, затем мы пели дьявольскую мессу, затем наступало время завтрака, и после него снова была репетиция. В общем, можно сказать, что на это уходила вся ночь и день. Службы в Церкви Сатаны привязаны не к определенному дню, а к разным праздникам.

– Таким, как Праздник Урожая грешных душ? – устало предположил Фонберг.

– Да-да-да, – кивнула пациентка. – Чаще всего мы пели под аккомпанемент ансамбля, но порою под один орган. Тогда сам Пеймон, спустившись с верблюда, садился за инструмент. Знаете, как про него говорили? Мастер дьявольских пассажей!

– С верблюда… – застонал Фонберг, и Гретель сообразила, что, погрузившись в воспоминания о первой репетиции у Пеймона, совсем забыла подробнее рассказать доктору о верблюде.

– Да, это же отдельная история! Хоть Пеймон и представал перед хором в облике человека, это была лишь видимость…

– Стоп, – сказал Фонберг и через секунду добавил чуть мягче: – Это не важно, как он выглядел. В общем, я все понял. Предлагаю на сегодня закончить.

– Ну… ладно. – Гретель пожала плечами и поднялась с кресла.

Доктор продолжал что-то записывать и, когда девушка покинула кабинет, даже не поднял на нее взгляд.

Глава шестая

1909 год от Рождества Христова, 4 ноября