Гретхен

Гретхен действительно пришла в ужас от таких рассуждений. Она сунула прядку в рот и принялась жевать ее с такой сосредоточенностью, как будто решался главный вопрос ее жизни.

– А что тут такого? – спросил Хинцель, продолжая посасывать рогалик.

Гретхен не нашлась, что на это ответить, зато ей в голову пришло кое-что другое:

– Но ведь надо где-то жить, а жилье стоит кучу денег!

– Это вообще не проблема! – Хинцель положил обсосанный рогалик на стол. – Летом можно спать в парке, на газоне. А зимой – ночевать у дружбанов, то у одного, то у другого. К тому же, бывает, кто-нибудь уедет в отпуск или на каникулы и спокойно даст перекантоваться у себя в квартире пару недель.

Гретхен взяла себе из корзинки еще один рогалик и жадно проглотила его, размышляя, говорит Хинцель всерьез или просто так болтает. Нет, Хинцель все же не пустобрех, решила Гретхен. Наверное, он серьезно. Совершенно серьезно! Придя к этому выводу, она так разволновалась, что съела последний рогалик из корзинки.

Когда старинные часы в кофейне пробили час, старик-официант уже благополучно задремал в потрепанном кресле в углу, прогульщики ушли, а кожаная парочка дочитала двенадцатый выпуск фантастического комикса «Флэш Гордон». Гретхен к этому моменту узнала много интересного и удивительного из жизни Хинцеля, которого по документам звали Хинрих Мария Целландер-Целлерхаузен. И хотя аристократию в Австрии уже полвека как отменили, Гретхен, сидя в кофейне с грязными столами и пыльными окнами, впервые в жизни соприкоснулась с настоящей аристократической жизнью. И жизнь эта оказалась вовсе не похожа на великосветские истории из ее любимых книжек. Выяснилось, что дед Хинцеля, барон Целландер цу Целлерхаузен, уже в ранней юности, несмотря на все титулы, тайно стал нацистом и оставался им до конца своих дней. Своего отпрыска, отца Хинцеля, он воспитывал в соответствующем духе, а когда Третий рейх рухнул, у сынка голова основательно сдвинулась. В итоге из него получился закомплексованный нудила-мухомор, который стал доктором химических наук и женился на своей однокашнице, потому что та забеременела. С самого начала в семье все шло вкривь и вкось, а когда Хинцелю исполнилось шесть лет, родители развелись. Его мать, которая из-за беременности так и не доучилась, стала медицинской лаборанткой.

– Она до сих пор считает меня виноватым во всех своих бедах! – сказал Хинцель.

Отец женился во второй раз и переехал в Мюнхен. Хинцель жил то с мамой, то с папой, а то в каком-нибудь очередном интернате.

– Но долго меня никто не выдерживал! – усмехнулся Хинцель.

– А сейчас ты с кем живешь? – спросила Гретхен, потянув себя за пальцы так, что они хрустнули.

– Старик подогнал мне квартиру, – сказал Хинцель. – У него несколько домов, получил по наследству. И знаешь… – Хинцель положил ладонь на руку Гретхен. Наверное, его раздражало, что она хрустит пальцами. – И знаешь, я думаю, что он еще какое-то время будет снабжать меня деньгами. Потому что соседи знают, что я его сын. И если я начну ходить голодным оборванцем, ему будет перед ними стыдно! – Хинцель усмехнулся. – Он вообще не хотел, чтобы соседи знали, кто я. – Хинцель пожал плечами. – Но я как-то устроил у себя тусу с громкой музыкой. Соседи побежали жаловаться управляющему, а тот им сказал, что, дескать, ничем помочь не может, потому как это родной сынок старика Целландера-Целлерхаузена. Теперь все в курсе… Хотя я бы предпочел, чтобы они оставались в неведении, – невелика честь быть ближайшим родственником такого жадюги, который берет за свое добро немалую плату!

Гретхен слушала как завороженная: вот она, подлинная жизнь аристократов! В голове у нее крутилось множество вопросов, которые хотелось задать Хинцелю. Но все они казались ей какими-то слишком прямыми, назойливыми, неделикатными, и она предпочла промолчать. Хинцель тоже погрузился в молчание. Как будто ждал, что Гретхен как-то отреагирует: скажет или сделает что-нибудь ободряющее. Гретхен решила ограничиться вздохом. И даже не одним. Она вздохнула три раза, глубоко и печально, рассудив, что этого вполне достаточно, чтобы выразить свое сочувствие и симпатию к Хинцелю.

– Проблемы? – спросил Хинцель.

– Нет, с чего ты взял? – удивилась Гретхен.

– А чего ты так тяжко вздыхаешь?

Гретхен честно призналась:

– Из-за тебя! Из-за того, что у тебя все так складывается!

Хинцель задумчиво поскреб свою бабочку.

– Эх, Гретхен-конфеткин! Да у меня прекрасная жизнь! – сказал он. – По сравнению со всеми этими придурками, что старыми, что молодыми, которым приходится крутиться, вертеться, приспосабливаться, я абсолютно счастливый человек! Понимаешь?

Гретхен неуверенно кивнула.

Часы пробили половину второго. Мама уже давно должна была вернуться домой. И Магда с Гансиком тоже.

– Мне нужно идти, – сообщила Гретхен.

– Вот видишь! А мне ничего не нужно! – воскликнул Хинцель. – Я никому ничего не должен. Всякое «нужно» отменил раз и навсегда! И никто меня не заставит ничего делать, если я не хочу!