Греция. Полная история

Без всякого сомнения, греческое население романтизировало клефтов, окружая их неким ореолом поэзии, потому что оно видело в них живой протест против турецкого насилия. Слава клефтов гремела во всей Европе, и даже лорд Байрон посвятил им свою поэму «Гяур». Из их среды вышли такие люди, как Ригас Фереос (Антониос Кириазис), которого греки считали мучеником и предвозвестником свободы, потратившим лучшие годы своей жизни на подготовку восстания и павшим под турецкими пулями. Несмотря на все преследования турецких властей, отряды клефтов множились, и сочувствие греков к этим вооруженным отрядам было несомненным. Более того, семейство, отправившее своего ближнего родственника в горы, могло считать себя отчасти свободным от насилий турок, ибо те боялись мести со стороны клефтов. Да, подобные явления при нормальном устройстве общества могут вызывать порицание, но они очень даже понятны там, где царит деспотизм и только внешний вид порядка.

Следует отметить, что греки сохранили свои школы, руководимые духовенством, и благодаря этому они во все время турецкого господства выделялись своим образованием из ряда других турецких подданных. И многие из них, преимущественно фанариоты, то есть представители греческой элиты, селившейся в районе Фанар в европейской части Константинополя, достигали высоких ступеней на турецкой государственной службе.

Несмотря на эти вольности, а скорее даже благодаря им, ненависть греков к победителям всегда была сильна. Ну и конечно, свою роль играл и политическо-экономический гнет – достаточно тяжелый, чтобы вызывать протесты, но недостаточно систематический, чтобы полностью раздавить стремление к свободе.

А теперь зададимся вопросом: почему Оттоманская империя, так долго державшая в повиновении покоренные ею народы, вдруг оказалась неспособной противодействовать неприязненному против нее движению? В ответ на это можно указать на крайнее разложение, давно уже начавшееся в турецком государстве.

Действительно, начиная с XVII века, можно было видеть целый ряд попыток со стороны государственных людей Турции бороться с этим злом, от которого страдала империя, но все эти попытки, как правило, не достигали поставленных целей. Усиление янычаров порождало беспрерывные волнения и раздоры в стране: султаны Осман II и Mурад IV принимали энергичные меры, чтобы ослабить влияние распоясавшейся знати, но организация их была столь могущественна, что не столько они зависели от султанов, сколько султаны находились в их воле. Правительство тщетно пыталось противопоставить им новое войско, допуская в его ряды даже христиан, тщетно вступало в сделки с греческими клефтами, принимая их к себе на службу.

Реформы Мухаммеда (Махмуда) II и великого визиря Мустафы Кеприли имели более важное значение: последний из них понял, в какой степени не способны турки к государственному порядку в европейском смысле этого слова, и начал давать важные должности образованнейшим из греков. Эта мера содействовала возвышению греческого населения, но собственно для Турции она не послужила ни к чему.

В свое время султан Селим III был окружен целой толпой чужеземных искателей приключений, из которых каждый «держал в кармане» готовый план перемен в стране. Он был буквально обольщен всем французским. И что? Его в 1808 году свергли, а потом убили свои же янычары.

При Махмуде II, родившемся в 1785 году и ставшем султаном в 1808 году, бедствия империи достигли своего крайнего развития. И не было человика, который бы глубже осознавал проблемы и имел бы более твердое намерение разрешить их. Единственным средством для достижения этой цели Махмуду казалось сосредоточение всей власти в своих руках. Плюс, конечно же, ограничение самовластия местных правителей, из которых многие уже начинали помышлять о независимости от Порты. Плюс обуздание неистовства янычаров. Всю свою жизнь посвятил Махмуд решению этих задач, стараясь скрывать свои замыслы, ибо недавний пример Селима III служил ему постоянным предостережением и уроком. В Европе Махмуд II имел репутацию жестокосердного тирана: ни для кого не было тайной, что при вступлении на престол он предал смерти многих своих родственников и утопил в Босфоре четырех султанш, жен своего брата, убитого Мустафы IV.

Британский историк Джордж Финлей утверждает, что все эти зверские меры были вызваны требованиями политики, а когда обстоятельства изменились, Махмуд II не счел уже нужным прибегать к ним, и вообще последние годы его правления отличались мягким и даже гуманным характером. Султан Махмуд, по словам этого историка, был человеком непреклонной воли, но не вспыльчивым и не раздражительным по природе. Он никогда не руководствовался страстью, но, убедившись в необходимости какой-либо самой жестокой меры, хладнокровно приводил ее в исполнение. Так, например, поступил он при истреблении янычар.