Грядет новый мир (СИ)

Я шарил руками по его телу как в последний раз. Это и был последний раз. Я хотел впитать его руками как можно больше, все его худощавое, но все же более сильное тело, чем мое. Все, что вмещало в себя Еноха, я обследовал руками и губами, языком и зубами. Он прижал меня спиной какой-то полке, и я разрывался между желанием поцеловать его и прикусить кожу на его шее, забирая с собой его вкус. Он решил это за меня, обрывая всю разумную деятельность глубоким поцелуем, заставившим меня схватиться за его плечи. Я бы никогда не поверил в то, что грязный, глубокий поцелуй заставил бы меня орать от невозможности осмыслить происходящее. Я был бы близок к этому, если бы не тело, которое предательски, инстинктивно отреагировало на него.

-Господи, Енох, - прошептал я сухими губами, подставляя ему свою шею. От его языка, вырисовывашего одному ему понятные узоры на моей коже, мне было щекотно и холодно, но от его губ, рук и всего жаркого, гибкого тела я горел настоящим пламенем. В моем сознании был водоворот из сопротивления и подчинения. Сила моего желания была так велика, что я не сомневался – если я не уйду, мы потерпим крах, потому что в этом дьявольском сочетании меня и Еноха мы попросту сгорим без возможности возродиться. Мы уничтожим друг друга без шанса на замену, потому что никто и никогда не сравниться для меня с Енохом. Мне было плевать на то, что наш импровизированный душ едва ли сделал нас чище, и чем ярче, чем сильнее был его запах, тем больше я хотел близости. Порочной, постыдной, любой. Я не помнил, чтобы в прошлый раз это сумасшествие приобрело настолько угрожающий характер. Его рука закрыла мне рот, чтобы я не отвлекал его поцелуями. Другой рукой он прижал мои запястья вверх, останавливая любые мои попытки коснуться его.

- Пожалуйста, - шепотом, похожим на заклинание, произнес он. Я бы сдался и плюнул на все, если бы я видел выражение его лица в тот момент. Я не знаю, чем внутри себя я прикрылся, чтобы не страдать от его унижения. А ведь он унижался передо мной, снизойдя до просьбы.

- Не надо, - прорычал я прямо в его ладонь. Он не отпускал меня, и я дергался, сопротивляясь ему. Я не хочу запоминать то, что ты был слабым передо мной. Я хотел запомнить тебя настолько сильным, насколько никогда не стать мне. Я замотал головой. Он позволил мне говорить. – Не делай этого, - повторил я, вжимаясь лбом в его лоб. Как же я хочу уметь видеть будущее. Я тушу огонь, который мог бы сделать мою жизнь самой яркой, самой счастливой и полной смысла. Я убиваю себя, лишь бы сохранить его. И эти просьбы делают мои попытки бесполезными.

Енох отпустил мои руки. Я тут же протянул его к себе, стараясь выдавить из себя то, что навсегда отрежет меня от моего источника жизни.

-Я не знаю, люблю ли я тебя.

Я должен был сказать, что схожу по нему с ума, что хочу его и телом, и душой, но это была бы декорация правды. Я доверял ему и верил в него. Еноху не нужны декорации. Он кивнул. Я попробовал поцеловать его, ожидая, что он ответит мне. И он ответил. С горечью, с безнадежностью, с ненавистью, но ответил, потому что даже если у нас не было будущего, у нас хотя бы было сегодня. Я первым опустился на пол, благодаря и проклиная темноту одновременно. Мне было страшно бы со светом, и в то же время я хотел видеть его. Еноха. То, от чего я добровольно отказываюсь. Он устроился на моих бедрах, и я старался высказать ему очередным, тысячным поцелуем, которому никогда не стать миллионным, что он стоит всех Джейкобов на свете, что это моя вина, что я дефектен, потому что знаю, что такое ответственность. Я не хочу рушить его жизнь.

Не сильнее, чем уже сделал это. Мои пальцы скользили по пуговицам его рубашки. Лишь когда мы столкнулись руками, я понял, что он помогал мне. Хуже всего было то, что во всем, что между нами было в этой темноте, не было уже ничего, кроме горечи. Я помню только ее, как она тушила огонь желания к нему, делая все это просто моей обязанностью. Я знал, что он идет на это потому, что его собственное тело тоже не подчиняется ему. Уж лучше бы я стал для него близок тогда а зверинце, чем сейчас. Это было бы что-то необыкновенное, и в пылу восхищения им я мог бы сделать что-то вне своей морали, лишь бы доказать ему, что он светит мне ярче чертового солнца. А сейчас я почти ничего не мог ему предложить, потому что это был всего лишь утешительный приз. Я гладил его, забираясь руками под рубашку, я хотел забрать весь его жар с собой. Мне никогда больше не удалось проверить, может ли хоть кто-нибудь так много значить для меня. С того самого первого раза я был верен ему, как и он мне. Я задаюсь вопросом, как мне удалось сломать столько всего в Енохе, в том числе и его верность себе и своему телу. Он пустил меня к себе во всех возможных смыслах. Его руки поднимали мой свитер. Внутри меня все сжималось не потому, что его руки так потрясающе скользили по моей коже.

Я понимал, что он все равно пускает меня к себе, несмотря на мое болезненное решение.