И тут в стену кабинки ткнулся черный язык-щупальце. Я очнулся от своих переживаний, сталкиваясь взглядом с пустотой. Она почему-то ощущалась мне знакомой, хотя я просто смотрел на нее в ледяной тюрьме. Думаю, она тоже меня узнала. Пустоты не были тупы, а я ведь не стал ее убивать, хотя мог. Это спасло бы нам жизнь, если бы пустоты контролировались не голодом, а мозгом. Ее голод привычно вязал в узел мои внутренности. Я запаниковал. Еноха не было рядом, что мне было делать? Как я найду в себе силы говорить на другом языке? Пустоту я не боялся, это было странно, конечно, но объяснимо, я боялся того, что буду не способен контролировать ее. Я знал, что вся проблема во мне, это мне не хватает умений осваивать язык пустот. Что я мог сделать? Я спрашивал себя снова и снова, и панику моей беспомощности этим я успокоил. Я заставил себя сосредоточиться на этих вопросах. Вопрос был в силе. Где достать ее? Потеря Еноха не была чистой болью, она была смесью отчаяния, вины и паники. Что бы не было внутри этого ощущения, оно было сильным. Очень сильным. Пустота подняла нашу будку над землей и уронила, осыпав нас битым стеклом. Я отвлекся, теряя время. Пустота влезла в будку, когда я наконец смог перегнать всю силу моей потери в освоение языка пустот.
Стой.
Отойди.
Сядь.
Я не испытал ничего похожего на радость от победы. Это лишь значило, что потеря Еноха оказалась травмирующим событием, сила которого, не будь использована так, разорвала бы меня изнутри. Я смог найти замену его сердцу, временную, обреченную, но замену. Я смог бы идти за ним, контролируя пустоту, мог иметь шанс на спасение. Почему меня не радовало и это? А чему, собственно, радоваться, тому, что каждая минута промедления грозит Еноху и остальным потере странной души. Я ведь был по-своему наказан, я бежал от ответственности отношений и получил нечто более страшное – ответственность за жизнь.
Эмма пришла в себя, и я в трех словах сказал им, что с пустотой. Та снова была похожа на преданную мне собаку. Я подошел к ней, преодолевая отвращение от смрада ее ужасного рта. Я стоял прямо перед ней, отвечая за контроль если что своей жизнью, пока Эмма и Эддисон выбирались из ловушки. Я скучал перед ней. Страх ушел. Я много чего потерял в себе, увидев, как твари скрутили Еноха. Я вдруг понял, что он не всесилен. Виновен ли я в своей слепой вере в него? Да. Поддерживал ли он эту веру во мне? Нет. Я сам виноват в том, что потеря оказалась такой травматичной. Я с радостью сел ему на шею, переложив ответственность с себя. Я даже не понимал, насколько ему тяжело тащить всех. Теперь я вдруг нашел силу в себе, принял ответственность, но было уже поздно.
Я мог заплатить за эту трансформацию себя слишком высокую цену.
Наконец Эддисон сообщил мне, что они готовы идти дальше. Я посмотрел на пустоту. Да, она ненавидела меня, да, не хотела слушаться, но потеря страха помогла мне упрочить мой контроль над ней.
Иди за мной.
Я двинулся вслед за Эммой. Мне было спокойно, но спокойствие это было грустным, горьким. Я уже догадывался, что по всей логике я не успею. Гораций мог видеть что угодно. С того момента я начал готовить себя к тому, что я не просто способствовал смерти Еноха, более того, я сказал ему то, что не люблю его. У меня не было желания теперь выяснять это, ведь если бы я признал это, я потерял бы свою новую боеспособность. Послышались крики, с поверхности спускались медики. Я перестал доверять всем и оказался прав.
Их.
Пустота бросилась к тварям, пока мы прятались от шальных пуль за стеной платформ. Я слышал, как пустота расправляется с тварями. Я даже не собирался смотреть на это, как Эмма и Эддисон, ликующие от появления нового союзника. Мне кажется, что пустотой теперь стал я. Что изменилось бы, если бы не было вчерашнего вечера? Я не считал бы себя сволочью, и где бы Еноха не держали бы, он бы знал, что я приду. Не могу не прийти. А теперь что, он уверен, что я смоюсь при первой возможности. Вот она, возможность, я могу уйти и жить под охраной этой пустоты, почему же я не ухожу? Разве война тварей и странных остановилась? Разве что-то со вчерашнего вечера кардинально поменялась? Я бы ушел, но их бы схватили на следующий день или через день, итог был бы один. Я был наивнее Горация. Я полагал, что я уйду, ребята вытащат мисс Перегрин и скроются в новой петле, и все снова будет хорошо. Все мои проблемы были от того, что я никогда ни о чем не думал заранее.