Грядет новый мир (СИ)

Но мне нужно было спасти – или попытаться спасти – имбрин. Я отступил от Еноха, что было сравнимо с подвигом. Я держал его за руку и никак не мог расплести наши пальцы. Боялся ли я, что он исчезнет снова, если я отпущу его? Конечно, черт возьми. По ощущениям это было все равно, что снять пропитанный кровью и высохший бинт с открытой и обширной раны. Слишком больно, чтобы это было возможно описать. В моей голове эхом звучала мысль о том, что я люблю его, но нет, нет, это нельзя было назвать любовью. Это было самое неправильное, самое извращенное, самое сильное и самое изнуряющее чувство, которое отрезало меня от всего остального мира раз и навсегда. И, о боже, это того стоило. Я провел языком по губе, слизывая остатки соли и железа его крови, не в силах перестать на него смотреть. Но даже когда я отодрал от него взгляд и постарался понять, о чем говорит Гораций, внутри меня расцветало бешеное желание жить, причем вместе с Енохом. Я вдруг не к месту, по-идиотски вспомнил наш единственный момент подобия близости, который я разделил с ним так, словно кончил сам. Я должен жить, чтобы увидеть, как меняется его выражение лица в этот момент. Я хочу знать все о нем и о его теле. Хочу найти причину моей патологической слабости. В этом сногсшибательнр сильном состоянии я миновал дверь в конце коридора.

Моей самоуверенности немного поубавилось, когда я услышал голос Каула, который явно знал о нас. Вид имбрин подавил меня еще сильнее, но мне было, за что бороться. Я вдруг понял, что это моя борьба, ведь Каул считал меня каким-то там библиотекарем. Так и было, и когда он сказал о пипетке моей странной души, я расхохотался. Нет, это было смешно, ведь я семнадцать лет жил, никому не нужный, к чертовой матери, но стоило умереть деду, как я вляпался по уши, сперва влюбившись в парня из позапрошлого века, а теперь еще став самой ценной добычей психа всех времен и народов странного мира. Я делал определенные успехи в том, чтобы не жить скучной жизнью. Каул пел мне песни о прекрасной жизни странных, без петель и имбрин, забывая, что я никогда не жил в петле больше двух дней и она попросту не успела мне надоесть. Мисс Перегрин я едва ли успел узнать, так что против нее я тоже ничего не имел. Но вот Каул успел подгадить еще со смерти деда. А теперь он держал в плену и издевался над моими друзьями. Над человеком, которого я любил сердцем и двумя своими душами. Да я мечтал сломать Каулу шею.

Он взял меня на слабо пустотами. Я не боялся. В ту секунду меня переполняло желание снова увидеть Еноха, отвести его к Матушке и вылечить так, чтобы я снова мог любоваться его надменным и скучающим выражением лица, которое по мне так было просто шедевром мимики. Я сам попросился в клетку с имбринами и пустотой. Я прекрасно чувствовал ее месторасположение. Все время, что она мчалась ко мне, я готовился. Моим новым источником силы стало возродившееся чувство к Еноху, которое разрывало меня изнутри. Я перекачивал энергию оттуда, готовясь произнести слова. Признаюсь, что когда я нашел ее срнди теней в этой пугающей комнате, я порядком спасовал, ведь она была просто гигантской. И конечно, конечно она меня не послушалась. Драться с ней было все равно, что с чемпионом мира по борьбе в тяжелом весе, да еще и без правил. Я делал все, чтобы пробиться к ее сознанию, но ее голод был попросту абсолютным. Ей незачем было меня слушать. Она схватила меня, несмотря на все мои попытки приказать ей, убежать от нее, несмотря на Эмму и Эддисона. Пустота пожирала меня, вонзив зубы в мое тело, и я кричал еще громче, чем прежде, от боли, что затуманила мое сознание. Я был не я, когда впихнул ей в горло палец Матушки. Последним, что я успел подумать, было сожаление перед Енохом.

Ну разве сложно было сказать ему, что я люблю его?

Мое сознание выключилось быстрее, чем боль прикончила бы меня.

Пожалуй, мое пробуждение было самым отвратительным за всю мою жизнь. Это было похоже на пробуждение посреди вонючей свалки, где тонна мусора, воняющего гнилью, придавила меня к полу. Я поднялся и, шатаясь, добрался до выхода из этой непонятной пещеры. Я чудом поднялся по скобам, которые вели наверх, делая это все на автомате. Я боролся со сном. Наконец я окащался в захламленной комнате, где с трудом дошел до выхода в комнату за стеклом. Я ничего не понимал до тех пор, пока не увидел Еноха.