Грядет тьма (сборник)

На нем был красный камзол Комуса, весь в пятнах жира и грязи, идеально сшитый по фигуре, но расстегнутый спереди, поэтому была видна его волосатая грудь. Он выглядел толстым из-за всего того, что нес. Две мертвые обезглавленные курицы свисали с его пояса, и кровь стекала по бледно-серым штанинам. На другой стороне его пояса висела на серебряной цепочке дамская вечерняя сумочка, инкрустированная бриллиантами. На шее у него болтались два ожерелья поверх грязного камзола Комуса и клочьев расстегнутой рубашки под ним. Одна из них была ниткой жемчуга. Другая...

Я даже удивился, зачем кому-то понадобилось нанизывать сушеные абрикосы таким образом на нить? И тогда до меня дошло, что это...

Абрикосы не кровоточат. Странно, как похожи половинки сушеного абрикоса на человеческие уши, нанизанные на нитку, словно трофеи. Очень много человеческих ушей. Белая рубашка казалась темной в лунном свете там, где ее пересекало страшное ожерелье.

Я все еще видел его лицо. Но я понял, что там нет ничего человеческого. Ни в глазах, ни где-либо еще за толстыми напряженными чертами лица. Я наконец-то с полной уверенностью нажал на спусковой крючок дробовика.

Я испытал дикое удовольствие, услышав, как он застонал, когда заряд разорвал его грудь. Я почувствовал толчок приклада в плечо, услышал кашель, потом повернул ствол влево, чтобы поймать в прицел его соратника рядом. Голубая вспышка на мгновение осветила его, и я увидел, что он тоже носит ожерелье поверх синей запятнанной рубашки с приколотым к ней кусочком белой бумаги. Пародия на эмблему Чарли Старра. Или, может быть, никакой пародии. Здесь были отступники с обеих сторон.

Эти мысли пронеслись в голове в тот момент, когда я еще дважды нажал на спуск и последний из трех типов с глухим стуком упал на залитую лунным светом землю, поднимая пыль с сосновых иголок.

Я знаю, что все это было почти мгновенно, хотя мне показалось, что прошла вечность. Так всегда бывает в минуту опасности. Все шло своим чередом и закончилось менее чем за четверть часа от первого выстрела до последнего, и по большей части все происходило тихо, как во сне. И теперь все было тихо, как сама смерть, — там, в лесу. Я почти ничего не помню, что было потом. Мародеры отступили. Их рейд закончен. Но вдалеке за горами я услышал еще одну далекую вспышку приглушенного ружейного огня, когда тяжело брел на станцию, чтобы сдать оружие.

Проходя мимо нашего припаркованного фургона, я остановился, чтобы заглянуть внутрь, не веря, что они могли проспать бой даже со снотворным. Когда я просунул голову в дверь, зашуршали одеяла и голос Пода Хенкена хрипло спросил, не случилось ли чего. Я сказал успокаивающим голосом, что все нормально, и услышал, как он повернулся на другой бок. Рой не шевельнулся. Я задержался на мгновение, чтобы посмотреть на два грузовика в лунном свете, чувствуя мимолетную и глупую отцовскую теплоту к труппе, чьи сны я только что охранял.

Гатри сидел за стойкой в кафе, положив локти на стол, и катал в руках стакан с содовой, но виски там явно было больше. На станции было еще темно, если не считать маленького голубого огонька под кофейником, и я лишь смутно его видел. Гатри казался бледным даже при таком освещении, а лицо его было напряжено, как будто гравитация каким-то образом давила на него чуть сильнее, чем десять минут назад. Он болезненно повернулся ко мне, оберегая забинтованное плечо.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Неплохо. — Он выпил глоток виски и закрыл глаза от наслаждения. — Ничего страшного. Потерял немного крови, вот и все. Никто не должен знать об этом, прошу вас держать рот на замке.

Я сел рядом с ним и без приглашения потянулся к бутылке, стоявшей на стойке. Меня снова сильно трясло, и виски помогло лишь отчасти.

— Кто эти люди? — поинтересовался я. — Там, в лесу? Они что, мятежники?

Гатри покачал головой.

— В основном ренегаты с обеих сторон. Дезертиры из Комуса. Тюремщики. Такие крупные банды, как эта, выходят из-под контроля местных жителей.

— Не понимаю, Комус...

— Комус не хочет этого делать. Включите мозги. Местные хотели все делать по-своему, так пусть делают.

— А как насчет нас самих? Как насчет завтра? Лагерь теперь в безопасности? — Я повернул голову, чтобы прислушаться, и мне показалось, что я снова слышу отдаленную стрельбу, возможно, где-то в другом уединенном фермерском доме, который не был вовремя предупрежден. — Если бы я знал, что все может обернуться так плохо... не знаю. Я могу сделать свой собственный выбор, но какое право я имею выбирать за других? Скажем, за Кресси? Или за стариков Хенкен?

Тревога отразилась на его лице. Он смотрел вниз, в янтарную глубину своего бокала, как будто это был какой-то непостижимый колодец с мудростью на дне.

— Кресси, — задумчиво произнес он, печально прикрыв глаза.

Я легонько подтолкнул его.

— Кресси?

Он выдохнул и вздрогнул, когда я машинально задел его больное плечо. От него так сильно пахло виски, что я даже удивился, насколько много он выпил.