Грядет тьма (сборник)

Пятница ничем не отличалась от четверга, только в ней было больше напряженного ожидания. Премьера должна была состояться сегодня вечером, но всех охватило чувство, что нас ожидает провал. Пьеса казалась намного хуже, чем в тот день, когда мы начинали. Это, конечно, нормально, но репетировать всего три дня... Зритель может не понять сути.

В три часа дня мы прошли последнюю полную генеральную репетицию без моего вмешательства. А когда закончили, я пробежался по ошибкам. Под Хенкен передвигался очень медленно. Рой постоянно забывал, что работает на открытой сцене, и двигался так, словно играет на классической. Кресси все еще неуверенно произносила свои реплики. Госпожа Хенкен придумала какой-то новый, абсолютно надежный способ завладеть вниманием публики во время любовной сцены ближе к концу, но я не знал, хорошо это или плохо отразится на общем фоне, поэтому оставил все как есть.

— Ну, вот и все, — мрачно констатировал я. — Сегодняшний вечер расставит все по своим местам — готовы мы или нет. Советую всем хорошенько отдохнуть перед спектаклем, если это возможно. Мы должны быть в городе около восьми, так что нам лучше уехать отсюда около семи. Гатри, когда выезжаешь ты?

Он ответил, что поедет в шесть, и попросил Роя помочь ему смонтировать скамейки для зрителей. Рой послушно кивнул, и все актеры удрученно покинули сцену. Внезапная мысль поразила меня, и я крикнул им вслед:

— И никому не покидать лагерь. Никому. Все поняли?

Полли резко обернулась с вызывающим взглядом. Я попытался было опять наорать на нее. Но что-то остановило крик в горле. Дело было не в том, что я солгал ей и не мог объяснить теперь, что в лесу все еще существовала опасность нападения мародеров, насколько я знал. Нет, это было нечто иное, что я увидел в ее лице, и внезапное чувство сострадания, которое охватило меня. Я знал, как она устала, и понимал, что она на все готова ради премьеры. Как и все мы. Но неуверенность и страх, которые она испытывала, были исключительно ее собственными переживаниями.

Не только чувство неуверенности в завтрашнем дне, но и страх новых переживаний из-за Кресси постепенно поглощал меня. Я видел ее настоящее как актрисы, подающей большие надежды, и немного будущего из ее актерского амплуа. Она стремительно совершенствовала мастерство, в то время как Рой продолжал играть роль вечно молодого любовника и остановился в своем развитии. Я не мог на нее кричать. Но и не мог проявить снисхождение.

— Просто, делайте то, что вам говорят, — приказным тоном сказал я. — А теперь — всем отдыхать! Сегодня вечером мне нужен свежий актерский состав.

Слишком уставшая, чтобы спорить, она отвернулась, но явно обиделась на меня и не скрывала этого. Она не воспринимала меня как личность. Наверное, никто из них не воспринимал. Но я был хорошим режиссером, и они это знали. Они усердно работали, с готовностью воспринимая критику. Каждый в отдельности они, казалось, были готовы довериться мне до определенного момента. Но как труппа в целом — нет. Я все еще был чужаком. Они разошлись по поляне, оставив меня одного.

В половине четвертого по шоссе с жужжанием пронеслась стайка небольших машин, подпрыгивая на колесах, как кузнечики на лапках, и размахивая антеннами. Они ворвались внутрь и устроились на стоянке вокруг станции. Люди из Комуса в штатском (их невозможно перепутать) вошли внутрь станции и, по-видимому, совещались подальше от посторонних глаз. Я подумал, что Комус все-таки решил принять участие в преследовании мародеров, напавших ночью на лагерь.

Минут через сорок я оторвал взгляд от сценария, который изучал снова и снова. Я протер уставшие глаза и боковым зрением увидел толстяка в коричневых джинсах, стоявшего среди деревьев, окаймлявших дорогу к шоссе. Он так хорошо сливался с коричневыми стволами и коричневым хвойным ковром, что был почти неразличим. Поймав мой взгляд, он поманил меня пальцем, а затем молча двинулся вверх по тропинке и скрылся из виду.

Я оглядел поляну. Хенкены отдыхали на одеялах под деревьями, а музыкальная шкатулка между ними что-то мелодично напевала тоненьким голоском. Полли и Рой уединились в одном из грузовиков, а Кресси разговаривала с Гатри на подножке его грузовика. Казалось, никто, кроме меня, не заметил толстяка.

Я встал и пошел но тропинке. Таинственный тип ждал меня на дальней стороне стоянки за одной из больших секвой, в которой была большая полость в стволе, выеденная огнем от молнии.

— Меня прислал Харрис, — бросил он. — Он просит напомнить тебе о задании.

— И что теперь? — спросил я. — У меня не так уж много времени. Мы начинаем сегодня вечером в Сан-Андреасе.

— Нет, если только ты не сделаешь эту работу.

— Черт бы побрал Харриса, — буркнул я с внезапной злостью. — Он сам мне сказал...

— Он сказал, что, может быть, тебе будет позволено поставить пьесу, но не прежде, чем окажешь нам услугу. Что ответишь? Да или нет?