Грядет тьма (сборник)

Оба они казались предельно собранными для премьеры. Розовощекие от наложенного грима, с морщинами, подведенными черным карандашом, они спокойно прошли между трибунами и зданиями. Эйлин вошла в дверь магазина. Под вышел вперед в своих пыльных коричневых джинсах, сдвинув шляпу на затылок и поглядывая на одного из зрителей, заблудившегося на сцене в ожидании начала представления. Он поддернул джинсы на коленях и сел на край тротуара, слегка кряхтя от досады на больные кости. Достав перочинный нож, Под вытащил из кармана деревянный брусок и принялся строгать, время от времени поднимая его к глазам, чтобы получше рассмотреть. Постепенно толпа притихла, не совсем понимая, что происходит.

Голос Эйлин от двери заставил всех слегка вздрогнуть. Это был твердый, уверенный, полностью контролируемый голос.

— Муженек! — она почти кричала. — Дорогой, ты меня слышишь? Со всеми этими людьми в городе сегодня вечером, кажется, ты найдешь себе занятие получше, чем сидеть здесь и строгать.

— Погоди, женушка. — Под даже не поднял головы. — Ты бы кричала гораздо громче, если бы я был сейчас в «Ирландской Розе».

По трибунам прокатилась волна довольного смеха. Под увлеченно проводил большим пальцем по лезвию ножа, выжидая, когда своими действиями вызовет у зрителей новый приступ смеха. Представление набирало ход.

Я с облегчением вздохнул и успел на мгновение сосредоточиться на себе. И с удивлением обнаружил, что сердце бешено колотится, губы одеревенели, а руки заледенели и дрожат. Любопытно, что разум был занят другими вещами, а тело помнило. Это был страх сцены. Сильное ощущение, может быть, самое худшее в моей жизни. Каждый, кто когда-либо ступал на сцену, испытывал страх перед ней. Я крепко сжал холодные пальцы, чтобы руки не дрожали, и оглядел остальных актеров.

Кресси в колоколообразном платье ярко-желтого цвета стояла, склонив голову и шевеля губами, с отрешенным взглядом, погруженная в свой собственный мир. Она превращалась в ту Сьюзен Джонс, которая выйдет на свет через сорок секунд. Полли стояла, прикрыв лицо рукой, и что-то повторяла про себя, забыв даже о Рое, который в это время ходил взад и вперед короткими быстрыми шажками и что-то про себя бормотал. На очень бледном гриме у него были нарисованы карминовые точки в углу каждого глаза, что придавало ему странный вид вблизи.

Я взглянул на них один раз и отвел глаза. Мой разум отрешился от их проблем, отрешился от революции, тайно кипящей вокруг нас, и от опасности, которая все еще исходила от толпы. Я был совершенно пуст. Я не помнил, когда должен появиться перед публикой, чтобы произнести свою первую реплику. Но это не имело значения, потому что, даже если бы я вспомнил, мои губы были слишком скованными для монолога, а колени противно дрожали, мешая уверенно передвигаться.

— Будь что будет, — пробормотал я себе, — мы недостаточно репетировали. Мы не можем поставить пьесу. Нас освистают. Но мы, шестеро дураков, хоть попытаемся.

Я смутно видел, как Кресси глубоко вздохнула, разгладила юбку, внимательно прислушиваясь к голосам с улицы. Она сосчитала до пяти осторожным постукиванием пальца по ладони, потом протиснулась мимо края стальных сидений и спокойно вышла на свет. Я слышал ее голос и как она произносила слова, смысла которых я не улавливал.

Полли трясла меня за руку.

— Ваш выход! Очнитесь, Рохан, ваш выход!

На мгновение мир ожил передо мной, как будто я снова очутился в Нью-Йорке в родном театре и снова стоял на знакомой сцене, слышал знакомые слова. В последний раз я слышал их сквозь туман алкоголя, и слова бессвязно клокотали у меня в голове. Воспоминание было настолько живым, что я на мгновение ощутил глубокую волну опьянения. Я подумал, я не могу этого сделать, я не могу, я слишком часто терпел неудачу и на этот раз меня вновь ожидает провал.

Но руки Полли развернули меня лицом к выходу. Я двинулся вперед на негнущихся ватных ногах.

Огни ослепляли. Я чувствовал их пульсирующий жар на затылке. Я видел плывущее море лиц со всех сторон, всех! Знать, что все будет именно так — это одно, но встать реально между ними — совсем другое, нечто ошеломительное. Раньше я всегда стоял на сцене, привычно окруженный с трех сторон декорациями и актерами, а зрители были видимы лишь с четвертой стороны. Так было всегда, так я привычно ощущал спектакль. Но здесь у нас не было ни сцены, ни декораций, ни стен. Ничего, кроме широкой улицы, открытой со всех сторон и заполненной наблюдающей публикой. Это было похоже на выход в саму жизнь после долгого нахождения в мире иллюзий. На мгновение меня парализовала тяжесть устремленных на меня глаз.

Потом Кресси в желтом платье развернулась ко мне, чуть склонила голову набок, подняла глаза и произнесла:

— Я не знала, что ты придешь. Я действительно не знала.

Моя ледяная рука поднялась сама собой и нежно погладила ее по шее. Я видел, как она слегка вздрогнула от холода, а затем улыбнулась. И я услышал свой собственный голос...