Грязная буйная штучка

Я киваю. Я тоже живу один. Мой родной городок очень маленький, и иногда приятно представить, что я могу закрыть дверь и отгородиться от всех. Хотя даже тысячи миль не дают мне забыть о всем том дерьме, что творится дома. Я словно чувствую свинцовую тяжесть своего телефона и поэтому вытаскиваю его из кармана и кладу на одну из коробок.

Харлоу наблюдает за мной, после чего делает то же самое: достает свой телефон из кармана потертой джинсовой юбки и кладет экраном вниз рядом с моим.

Я делаю шаг вперед, а она поворачивается ко мне и закрывает глаза, когда я рукой скольжу по ее шее и ныряю в волосы.

— Ты пахнешь, как чертова мечта.

— Правда?

Я киваю, но из-за того, что ее глаза все еще закрыты, она не видит этого.

— Дай мне свое нижнее белье.

Ни притворства, ни прелюдий, и она даже не испугалась. Все мои беспокойства лежат на коробке в полутора метрах от меня, а передо мной сейчас мягкая и теплая девушка, делающая все это неважным.

Взглянув на меня, она запускает руку под юбку, виляя бедрами, снимает свои трусики и отдает мне крошечный голубой кусочек кружев.

Я убираю его в карман, наклоняюсь и целую ее.

Это тоже ново. Поцелуй слаще, более честный, чем те дикие, жесткие и кусающие, что были у нас раньше.

Всего один поцелуй, легкое касание, и я застонал, когда ее руки скользнули по моей груди и обернулись вокруг шеи. Наши губы с легкостью находят нужный ритм. Нет никаких затруднений или неловкости — только Харлоу, предлагающая мне свою полную нижнюю губу, легкое касание языка и ее нетерпеливые маленькие вздохи. Я чувствую вкус ее вишневого блеска для губ и текилы, что мы вместе пили на кухне. Она не сильно пьяна, только щеки горят от алкоголя, а тело гибкое и расслабленное. Я уверен, что могу ее согнуть, как только захочу. Могу разложить ее на полу, закинуть ноги себе на плечи и оттрахать ее так сильно, что народ в другой комнате услышит, как наши тела бьются друг о друга.

— Ты иногда представляешь, как я трахаю тебя? — спрашиваю я, целую ее шею и спускаю лямку с плеча, оставляя легкие следы губ и зубов на ее коже.

— Да.

— Расскажи мне.

— Я думаю об этом, когда ласкаю себя, — не колеблясь, признается она.

— То есть ты думаешь обо мне пять раз в день?

Харлоу смеется и слегка вскрикивает, когда я задираю ее юбку и сажаю ее на комод, раздвинув ноги и подойдя ближе. Я уже твердый и чувство, что ее обнаженную теплую киску и мой член разделяет только ткань моих джинсов, заставляет меня прошипеть ей рот и толкнуться бедрами ближе.

Она прижимается ко мне, и, скользнув рукой между нами, я касаюсь мягкой и скользкой кожи у нее между бедер.

Блять.

Она издает эти идеальные всхлипы и дрожит рядом со мной, а я такой твердый, что нужно всего лишь расстегнуть молнию, достать член и потереться им о нее, но вместо этого я скольжу пальцами по ее невероятно мягкому телу. Она — единственная женщина, с кем я был все это время. Мне тяжело сдержаться и не пометить ее следами моих укусов и поцелуев на шее, губах, плечах. И очень легко притвориться, что за пределами этой комнаты все не имеет значения или хотя бы временно забыто, и чувство расслабленности — даже воображаемое — посылает острые ощущения вниз по спине, плотно свивая их в паху. Такого стояка, как от этой девчонки, у меня никогда раньше не было. Клянусь, я все еще ощущаю, как два месяца назад ее губы были на моем члене и она направляла его в себя.

— Ты хоть представляешь себе, что я сейчас чувствую? — я немного отступаю назад и наблюдаю, как мои пальцы поглаживают ее клитор и скользят ниже, внутрь. Я чертовски люблю, как они выглядят, когда становятся влажными от ее соков.

— Боже, с каких пор твоя киска стала такой сладкой? — я смотрю на нее, а она, сильно прикусив губу и опустив глаза, наблюдает за моими движениями. Я вдруг почувствовал, как каленым железом в меня вонзилась ревность. — Ты позволила вчерашнему ублюдочному молокососу лизать себя.

Она закрывает глаза, толкаясь бедрами в мою руку, а я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее шею. Ее молчание означает «да», и в груди я ощущаю вспышки ярости. Но тут же вспоминаю, как она выглядела сегодня утром: словно она хотела одновременно оттрахать меня и поколотить.

— Скажи, что ты любишь мой рот.

Она скулит и задыхается:

— Я люблю твой рот.

— Ты помнишь, как кончала от него?

— Да.

— Сколько раз?

Ее хихиканье превращается в стон, когда я кружу большим пальцем по клитору, снова и снова.

— Очень много.

— Я помню, как сказал тебе ползать по комнате, прежде чем позволил тебе кончить.

Она вонзает ногти мне в плечо.

— Мудак.

— Но ты так и сделала, — я целую ее шею и подбородок. — А я обожаю облизывать тебя, люблю твои тихие непристойные стоны.

Тут раздается стук в дверь, и мы замираем. Харлоу напрягается и удерживает мою руку, чтобы я не останавливался ее трогать.

— Финн?

Вашу мать, это Ансель.

— Что?

— Эм-м, слушай… Мы уже собираемся ехать, на случай если ты хочешь, чтобы мы тебя подбросили к Оливеру.

Я практически чувствую, как Харлоу ждет моего ответа, ее тело сжимается вокруг меня.

— А когда Оливер собирается? — обдумывая все варианты, спрашиваю я.