Грязный секрет

— Нет, — кричит она в отчаянии, — я не знала! Я догадывалась, но она не хотела подтверждать это.

— Дерьмо, — я запускаю пальцы в волосы, — мы больше не дети. Почему она просто не призналась?

— Прошло всего три дня, — рассуждает она, — я уверена, что она бы рассказала со временем.

— Со временем, когда? Через пять лет? Десять? Когда ребёнок…

— Мила, — тихо перебивает меня Лейла, — её зовут Мила.

— Мила, — имя, её имя, легко слетает с языка, — это бы раскрылось, когда Миле исполнилось бы восемнадцать, и она смогла бы сама найти меня?

— Не хорошо сидеть здесь и разглагольствовать о том, что да если, братан, — вставляет Эйден, — подними свою задницу и поговори с ней.

— Перед Милой? Это не тот разговор, который мы можем вести перед ней.

— Я присмотрю за ней.

— Серьёзно, Лей? Ты собираешься присмотреть за двухлетним ребёнком? — я смотрю на сестру.

— Коннер Бёрк, мне двадцать один, не одиннадцать, — она поднимает брови, — я вполне способна присмотреть час за ребёнком, так что вы сможете ругаться.

— Ага, попробуй два часа, Лей. Ругань этих двоих всегда заканчивается где-нибудь ещё, — хмыкает Эйден.

Я борюсь с улыбкой, сжимая губы. Чёрт, но он прав. Мы будем спорить, а после сразу помиримся. Я никогда не мог злиться на неё — она посмотрит на меня глазами, полными слезами, я вздохну и избавлюсь от них поцелуем. Моё сердце сжимается при мысли, как я бы целовал её щеки и рот, а после щекотал, просто чтобы она засмеялась.

Но она бы захотела большего. Она бы откинула голову и засмеялась, запустилв пальцы в мои волосы и обернув ноги вокруг моей талии.

И я бы стоял и держал её, целуя, пока её губы не заболели, а бёдра не задвигались напротив моих, и нам бы не захотелось чего-нибудь более интимного.

— Эй? Кон?

Я подпрыгиваю от щелчка пальцев и нажимаю ладонями на глаза. Мысли о прошлом не помогут разобраться с настоящим. Всё это ранит. Дерьмо.

— Дайте мне пять минут. Убирайтесь из моей комнаты. Сейчас же.

Эйден выходит вслед за Лейлой, затем сквозь закрывающуюся дверь я слышу, как они стукаются ладонями. Я знаю, что это из-за меня. Засранцы.

Я одеваюсь и иду в ванную, чтобы умыться. Мои глаза может и красные от рыданий прошлой ночью, но фиолетово-серые мешки под ними хуже. Я выгляжу, как подогретое дерьмо.

Укладываю волосы с помощью воска, чищу зубы, а затем следую за братьями-придурками. Мама, ожидающая внизу, обнимает меня.

— Я в порядке, мам. Мне просто нужны ответы.

— Иди. Сейчас. Получи их, — она кивает и хлопает меня по плечу.

— Таков план, — бормочу я на выдохе.

Лейла сидит в своей машине, я открываю водительскую дверь.

— Пересаживайся в грузовик.

Я практически слышу, как она закатывает глаза. Так похоже на двадцатиоднолетнюю, а не одиннадцатилетнюю. Уверен, она иногда ведёт себя так.

Со вздохом она пересаживается в грузовик, подтверждая мои слова, и я завожу двигатель. Разворачиваю грузовик и отъезжаю от дома… мимо нескольких репортёров. Просто чертовски великолепно.

— Позвони Тэйту, — я бросаю телефон на колени Лейлы, — скажи ему, чтобы нашёл кого-нибудь, кто избавится от этих надоедливых придурков.

Она кивает и делает это, когда я поворачиваю на улицу Софи. Засмеявшись, она отключается моментом позже.

— Сделано.

— Что он сказал? — я бросаю на неё косой взгляд.

— Он сказал, что папа на пути к ним с винтовкой, — она широко усмехается, немного подпрыгивая на сиденье.

Я смеюсь, представив слишком комичный образ моего пятидесятивосьмилетнего отца, размахивающего ружьём перед папарацци. И вполне реалистично.

— Прислушивайся к выстрелам, — бормочу я, поворачивая на подъездную дорожку Софи, — я не хочу вытаскивать его из тюрьмы сегодня.

— Передам Тэйту. Это будет его вина, — хихикает Лейла.

— Действительно, — я глушу мотор, уставившись на дом.

Я собираюсь встретиться лицом к лицу с Софи Каллахан в третий раз за несколько дней.

По крайней мере, в этот раз я собираюсь получить ответы… реальные ответы.

Может быть, в конце концом, сыграет роль очарование третьего раза.

Глава 5

Софи

Мила начинает хлопать в ладоши и прыгать, когда песня «Dirty B.» подходит к концу. Я заставляю себя улыбнуться ей, делая вид, что люблю каждую секунду, когда слышу его голос и вижу его лицо.

Но это не так. Потому что каждое слово обвиняет, даже если не должно, и каждый раз, смотря ему в глаза, я вижу разрывающую сердце боль. Боль, которая полностью вызвана мной и моими поступками, даже если он не знает причину, по которой я уехала.

Я всё ещё чувствую вину. Желудок рвёт на части, лёгкие словно выжали, сердце распадается на куски.

— Танцуй! Танцуй! — пищит Мила.

— Нет, детка. У мамы болит голова. Порисуем? — я протягиваю ей несколько карандашей.

Она надувает губки, и я уже готова разозлиться и поругать её, но звонят в дверь. Я вскидываю голову и моргаю.

— Сиди здесь, — говорю, доставая коробку с карандашами и альбом, — и нарисуй мне красивую картинку, хорошо?

Она падает на пол с мелодраматичным вздохом, и я встаю, закатывая глаза. Моя маленькая королева драмы.

— Спасибо, — хнычет она, когда я прохожу мимо.

Я улыбаюсь.

— Пожалуйста, — отвечаю ей и открываю дверь.