Грязный секрет

— Какая чушь, — открываю мусорное ведро и выбрасываю глянцевый журнал, позволяя крышке с лязгом закрыться. — Утечка информации, как же. Мне не нужны его чёртовы деньги.

Поднимаюсь наверх к Миле, моему маленькому секрету, и прижимаю её к себе, ожидая, когда всхлипы превратятся в мягкое сопение, а вместо слова «папа» будет звучать «мама».

Десять вечера, одиннадцать тридцать, час ночи, два пятнадцать, а теперь уже три часа ночи.

На автопилоте я захожу в комнату Милы, взбалтывая бутылочку с молоком, и поднимаю ребёнка из кроватки. Возможно, она выпьет сейчас немного. Надеюсь, это поможет ей. Если она не перестанет плакать, то вряд ли сделает больше одного глотка.

Чёрт, я ненавижу использовать бутылочку. Я предпочитала кружку-непроливайку, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.

— Ш-ш-ш, — сажусь на кровать рядом с ней и глажу её по попке.

Она тянется ко мне и всхлипывает, когда я прижимаю её к себе, покачивая на коленях. Она смыкает губы на бутылочке и начинает сосать. Две блаженные минуты проходят в тишине, прежде чем она выбивает бутылочку из моих рук на пол и снова начинает плакать.

— Мила, тише, малышка, — встаю, удерживая её перед собой и покачиваясь.

Она хныкает «папочка», но я качаю головой. Ненавижу видеть её такой, но не могу уступить. Из-за этого станет труднее справляться с подобным в долгосрочной перспективе. Пинаю дверь, оставив Милу на полу, и открываю ноутбук.

Захожу на Spotify и нахожу плейлист Dirty B. Дважды щёлкаю на первую песню, и она начинает играть. Мила немного успокаивается, когда слышит звук голоса Коннера, льющегося через колонки, но всё ещё остаётся безутешной.

Она подползает ко мне с текущими по щекам слезами и хватается за мои ноги. Я поднимаю её к себе на колени и обнимаю, покачивая из стороны в сторону.

Закрываю глаза, поглаживая её по волосам, как делала моя мама, когда я теряла своё одеяльце или мишку, или под моей кроватью были монстры. Она приходила и обнимала меня, пока папа убивал их. Когда Сти смеялся надо мной, отец говорил ему успокоиться, потому что я была принцессой, а принцессы не сражаются с монстрами.

Если бы только те мамины объятия продолжались на протяжении последних лет, а суперпапа убийца монстров всё ещё мог появиться.

Сейчас, в глухую ночь, держа своего ребёнка, мне хочется позвонить папе, чтобы он убил монстров под моей кроватью.

Мила закрывает глаза, посапывая. Я тихо вздыхаю с облегчением.

А затем она просыпается. И кричит.

Бормочу очень плохое слово.

В конце концов, спустя полтора часа она засыпает. Через пять минут, когда она перестаёт плакать и шевелиться, я решаю уложить её в кроватку и наконец-то поспать самой.

По крайней мере, я надеюсь, что мне это удастся.

Я медленно встаю и на цыпочках пробираюсь в её комнату, захватив со своей кровати зайчика. Задерживаю дыхание, пока качаю её, и кладу Милу в кроватку. Разворачиваюсь на пальчиках и включаю CD-плеер, позволяя голосу Коннера наполнить комнату, а затем медленно выхожу.

Тихо и медленно.

Тяну за собой дверь, но не усевает раздаться щелчок, как Мила снова начинает кричать.

Я всё равно закрываю дверь и прислоняюсь к ней лбом.

— Пожалуйста, Мила, — шепчу я, зажмурившись. — Мама хочет спать.

— Нет, нет! Папочка, мама, папа! — плачет она.

Раздражаясь, бьюсь лбом о дверь, потому что, чёрт возьми, я устала и хочу плакать.

И я сдаюсь. Я полностью сдаюсь.

Захожу в свою комнату, беру телефон из-под подушки и набираю номер Коннера. Нажимаю на повтор, ожидая, когда он поднимет трубку.

— Привет, — сонно вздыхает он.

— Коннер?

— Софи? Что случилось?

— Она не хочет спать, — говорю я заплетающимся языком. — Она всю ночь не спит, плачет по тебе. Я не могу...

Щипаю себя за переносицу и делаю глубокий вдох. Но слёзы всё равно падают, и я слышу движение на другом конце.

— Дай мне пять минут, и я приду. Хорошо?

Я снова шмыгаю носом и киваю.

— Хорошо? — уточняет он.

— Хорошо! — я практически кричу сквозь слёзы.

Положив трубку, роняю телефон на пол. Чёрт возьми, она ещё никогда не спала так плохо. И это о чём-то да говорит, учитывая, что я спала не более четырёх часов за ночь, пока ей не исполнилось восемнадцать месяцев.

Я испытываю одновременно и злость, и облегчение. Мне не следовало звонить ему, потому что я уже давно и всегда всё делала в одиночку. Я справлялась с этим каждую ночь. Я ни разу не сломалась, не звала на помощь, ничего не делала и справлялась.

Я не хочу, чтобы он видел, насколько я слаба, раз позвала его.

Но у всех нас есть переломный момент. И в ту секунду, когда я позвонила ему, произошёл мой. Последние две недели были настолько тяжёлыми и эмоциональными, что у меня просто нет сил бороться.

В этот момент у меня нет сил бороться с Милой. У меня нет сил скорбеть по отцу или двигаться по каждому дерьмовому закоулку этого проклятого города. Нет энергии на восстановление дружбы всей своей жизни, и, чертовски уверена, у меня нет времени бороться с Коннером Бёрком.