Грязный секрет

Я всё ещё слышу его, призрак прошлого, эхо былого. Моё имя на её губах, безумных и умоляющих. Я всё ещё чувствую, как она хваталась за мою спину, как колебалась на грани забытья. Конечно, я помню, как всё её тело дрожало и сжималось, когда она получила то, что только я мог ей дать.

Чертовски верно, только я могу заставить её чувствовать себя таким образом.

Я никогда не думал, что может быть по-другому. Она никому не могла позволить прикоснуться к себе так, как мне. Она всегда должна была быть для меня, только для меня, только моей.

Наш первый раз был таким же. Наш чёртов первый раз. Для обоих. Это было неловко, мы смеялись и плакали, дразнили друг друга несколько дней. Но это не имело никакого значения, потому что это было что-то общее, только для нас. Это был наш момент, тот самый момент, когда я понял, что никогда не хотел никого, кроме неё.

Я не зря её ждал.

Я играл с другими девушками раньше, и они играли со мной в ответ. Я не был совершенно невинен, но и она не была. Мы оба знали, что делаем, пока не дошли до конца, пока не пришли к тому, что наши тела стали одним целым. Чёрт возьми, в конце концов они это сделали, взрываясь теплом и удовольствием, что потрясло меня до глубины души.

У меня были девушки после неё, но никто из них не был ею. С Софи всё всегда было для неё, я убеждался, что она получала то, что ей необходимо, заставляя кричать моё имя, прежде чем мои губы шептали её. С другими всё было для меня, это был способ освобождения, потому что я никогда о них не заботился.

Вы не можете заботиться о ком-то другом, когда ваше сердце живёт в другой груди.

И разве это не проклятие? Уйдя, она забрала не только мою дочь. Она унесла моё сердце и огромный кусок моей души. Она разорвала меня на куски, кромсая, оставив мне всего лишь музыку.

Мне ничего не оставалось, кроме как погрузиться в музыку, и сейчас я чувствую то же самое. Чувствую, что нужно взять гитару и исчезнуть на пляже, пока единственным, что связывает меня с ней, не станет песня, которую я пишу.

Все они для неё. Всегда. Интересно, знает ли она, что каждая написанная нота, каждая спетая песня, всегда были для неё. Каждое убитое горем слово, каждое протяжное произношение, заставляющее биться сердца по всей стране, каждый скрытый призыв были для неё. Для неё. И ничто этого не изменит.

Вы не можете писать музыку, если вам не о чем петь.

Я всегда надеялся, что она будет слушать музыку и думать обо мне. Именно это в первую очередь держало меня на плаву. Слава была на горизонте. Одна песня, и у нас получилось бы. Пара тысяч продаж, и мы взорвали бы хит-парады. Я хотел, чтобы она увидела этот успех и осознала, что потеряла.

Я хотел, чтобы она увидела этот успех и осознала, что могло бы быть.

Молодость не оправдание этому. Я всё ещё чувствую это. Я всё ещё хочу, чтобы она посмотрела на Billboard, Teen Choice Awards и все остальные чарты, вершин которых мы достигли, и узнала, что потеряла. Хочу, чтобы она поняла, что могла бы иметь, потому что я всё ещё тот парень, который влюбился в неё.

Но вся правда в том, что я хочу, чтобы она посмотрела на меня и поняла, что потеряла.

Я захлопываю дверь грузовика и вхожу в дом, оставляя её позади. Она не хочет быть со мной. Как она может так отчаянно целовать и не хотеть меня?

И самое ужасное, я до сих пор не перестал хотеть её. Даже на чёртову секунду.

Я вхожу в гостиную, и Кай смотрит на меня.

— Ты в трендах Твиттера.

— Что?

— Ты в трендах Твиттера. Твои дивы, — он бросает насмешливый взгляд в сторону Софи, — подтверждают рождение Милы.

— В мировых? — спрашиваю я, делая шаг вперёд, чтобы взять у него планшет.

— Да, самоуверенный ублюдок. В мировых.

Я медленно киваю.

— Я справлюсь.

Я возвращаю ему планшет и поворачиваюсь к Софи. Её брови приподнимаются так высоко, что практически оказываются в волосах, а губы приоткрываются в недоумении.

— Что? — спрашиваю я.

— Личность нашей дочери открыта всему миру, и ты думаешь, что тренд в Твиттере это круто? — она снимает лёгкий свитер, который надела, прежде чем покинула дом. — Да пошёл ты, мудак.

Она разворачивается и выбегает через заднюю дверь. Та захлопывается за ней. Я падаю обратно на диван, роняя сумку Милы на подушку рядом с собой, и тяжело вздыхаю.

Кай смотрит на меня страдальческим взглядом.

— Оу.

— Блять, оу, — исправляю его, прикрывая глаза руками.

Так близко. Мы были так близко, чтобы снова стать нами, и я просрал это. Каждый раз я. Всегда я.

Ирония в том, что она совершила одну большую ошибку, и я осудил её за это, но теперь я сам не могу перестать их совершать. И каждый раз я мудак. Словно пытаюсь превзойти самого себя или что-то вроде того.

— Никогда не думал, что скажу это, но вы двое спорите больше, чем раньше.

— Да, скандал не остановит нас от того, к чему мы привыкли. Я был бы довольным мудаком, если бы это было так, — я провожу рукой по волосам. — Какого чёрта я должен сделать?

— Чтобы она перестала злиться на тебя? Когда-нибудь пытался посмотреть на эту ситуацию с другой стороны?

— Нихрена, — я смотрю на брата. — Это она держала Милу в секрете, но ошибки совершаю постоянно только я.