Есть еще масленок лиственничный, равноценный позднему и зернистому. Правда, он растет исключительно под лиственницей. Вокруг Перми посадки лиственниц стали появляться вдоль железной дороги, между заводом «Кам-кабель» и Заозерьем. Может быть, там попадется и масленок лиственничный?
В дверь не стучали, ее царапали. Я прислушался. Это не Атос — черный лохматый пес, взбалмошный и ласковый. Поцарапали еще раз, и дверь открылась без скрипа. Хотя шагов не было слышно, я, не выходя из-за дощатой перегородки, за которой стояли кровать и маленький некрашеный столик, определил: Андрюшка.
Если я останусь в своей каморке, он не позовет меня, будет сидеть на широкой лавке молча. Просидит и час, и два. Он очень стеснителен, этот Андрюшка. И молчит не только со мной. Бывает, мать шлет его за чем-нибудь к соседям, а он прибежит и будет сидеть, пока не спросят:
— Андрюшка, тебе мать, наверно, чего-нибудь наказала?
— Ага…
Потом покроется, пока выговорит свое «ага». А не спроси — так и уйдет. Андрюшка не умеет протягивать руку ладошкой вверх. Ему безумно нравятся мои крючки, мои лески, мои удилища, мои книги с картинками, но он никогда ничего не попросит. Я предлагаю — берет с нескрываемой радостью, но не благодарит, а только кивает головой и молча шевелит губами. Благодарить он тоже не умеет. Делиться всем с другом для него такая же потребность, как молчать. Мы с ним друзья, настоящие друзья.
По этой причине я не хочу его томить. А еще потому, что сам его ждал. Мы собирались на рыбалку. Я представляю, как будут виснуть на крючки нахальные окуни, осторожная плотва, сильные язи и мои любимые ельцы. Ельцы некрупные, но я люблю их больше всех. Может, потому, что только здесь, в устье небольшой речки со смешным названием Карекса, и только в пору летнего отпуска, если провожу его в деревне Согорки (а это далеко не каждый год), я могу насладиться клевом.
Предвкушая прелесть рыбалки, горю нетерпением: после дождя хорошо клюет, а дождь только-только прошумел. Я выхожу из своей каморки. Андрюшка вопросительно смотрит: первым он не поздоровается все из-за той же стеснительности.
— Здравствуй, Андрюшка, — говорю. — У тебя черви заготовлены?
— Здравствуйте. А зачем они?
— Как! — удивился я. — Разве мы не пойдем с тобой на рыбалку!
— Куда?
— На наши места, на Карексу.
Андрюшка пожал одним плечом и сморщил нос.
— Может, тебе там не нравится?
— Нравится-то нравится, — простодушно ответил он, — да только ловить там сейчас нельзя.
— Это еще почему?
— Вода после дождика мутная.
— Но дождик был совсем маленький. Смотри, — показал я в окно, — пыль, и ту плохо прибило.
— Это у нас, в деревне. А вы видели, что творилось над Поповой Лысиной?
Попова Лысина — небольшой перелесок около Карексы. Назвали метко, ничего не скажешь. На плоской вершине угора деревья растут только по краям, этаким венчиком. В середине образовалась широкая проплешина. Когда-то, в пору единоличных хозяйств, здесь была маленькая полоска — следы борозд и теперь заметны. Позднее поле залужили. Однако зарасти кустами поляне не дал скот: Попову Лысину прирезали к выгону. Проплешину на плоском угоре чище литовки бреют коровы, а сам склон, сбегающий к Карексе, покрыт густым вересником и соснами, словно обросший затылок.
Час назад действительно ходили тучи в той стороне. Но Андрюшка мне показался явным паникером. Я ему так и сказал.
— Я с чердака смотрел, — упорствовал он. — Туча шла на нашу деревню как раз через Попову Лысину.
— По-твоему, мы остались без работы? — спросил я.
— А вы по грибы пойдете? — почему-то перешел он на шепот.
— По грибы? — удивился я неожиданному повороту Андрюшкиных мыслей и также полушепотом ответил:— Так ведь они не растут. Мы с тобою в лесу были? Были. Ни одной синявки, кругом сушь.
— А сегодняшний дождь? — хитро прищурился Андрюшка.
— После него еще рано.
— Маслята растут быстро, — гнул он свою линию.
Мы на том и сошлись, что утром попытаем счастья.
— Только встать надо пораньше да пройти незаметно, огородами.
— Это почему? — удивился я.
— Чтобы нас никто не увидел.
Андрюшка оставался верен себе. Когда на рыбалку шел, тоже самой дурной приметой считал встретить кого. Я знал: он ни за что не пройдет по деревне с удочками в руках. В темноте — и то норовит прошмыгнуть огородами. Но я не думал, что столь же скрытно он уходит в лес.
— Ладно, — согласился я. — Уйдем пораньше и незаметно.
— И корзину берите поменьше.
— А если маслят вырастет много?
— Первый раз надо идти с маленькой.
Андрюшка явно не хотел вдаваться в разъяснения. Должно быть, на этот счет существует примета, высказать которую он постеснялся. Я его не принуждал. С тем мы и расстались.
На утро, когда я вышел из дому, он сидел под черемухой.
— Доброе утро, — изменив своему правилу не здороваться первым, сказал Андрюшка. — Собирался идти будить вас, думаю, стукну в окно потихонечку. А тут, слышу, половица скрипнула.
— Тебя самого-то кто разбудил?