Гридень 3. Экспансия

Я не боялся, даже не опасался, выезжать из гуляй-поля и направляться только лишь в сопровождении одного лучника, к врагу. Во-первых, я смогу лучше рассмотреть противника, оценить его, как вооружение, так и защиту с конями. Во-вторых, со мной не станут разговаривать, если я сам того не пожелаю. Не спешили наши вероятные противники переговариваться, а вот выстраиваться в боевые порядки не стеснялись. Так что я решился на диалог, по крайней мере выехать вперед и чуть подождать.

На удивление, ко мне, когда я гарцевал перед противниками, быстро выехал воин. Один… Он был… большим, нет, огромным. В отличной броне, на мощном коне. Это меня так пугают? Так я не должен быть меньше и слабее даже этого великана, так как я и сам великан.

— Кто таков, что со мной решил говорить? Молод ты, — первым начал разговор мой оппонент.

Этот воин во все глаза рассматривал наши позиции, явно имея те же цели, что и я. Люди, стоящие за его спиной, держали на изготовку луки. Такая малая дистанция — гарантированная смерть. Пусть попасть в меня прицельно не так и легко, метров сто, наверное, до лучников, но если навесом посылать «подарки», то накроют, как минометом, не с первой мины, так с восьмой. Риски я осознавал, но хотел договориться, чтобы почти зря не класть своих людей.

— Представься и ты, а я Владислав Богоярович: тысяцкий братства христианского Андрея Первозванного, — сухо произнес я.

Я обратил внимание, как едва заметно, но мой собеседник вздрогнул. Не из-за страха, а как будто от неожиданности, когда прозвучало мое имя. Он прищурился, и смерил меня взглядом. Только что он будто не замечал меня, смотрел мимо, больше оценивая диспозицию моего отряда. А тут такой интерес… Неужели уже так действует мой чин и вся Русь знает о Братстве и понимает, кто такой тысяцкий.

— Значит, Богояров сын говоришь? — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Так и есть, но не представился ты, — сказал я, не понимая что происходит.

Мужик смотрел на меня, не отрывая взгляда, даже через его пластинчатый доспех было заметно, что воин стал тяжелее дышать.

У него на лице проскользнула улыбка, после он снова стал суровым. Но глаза помутнели, будто он вспомнил что…

— Я Лешко, а это… — переговорщик посмотрел на перекрестье своего меча и потянулся за за клинком.

«И все же бой?» — подумал я, так же устремляя правую руку к ножнам.

Глава 9

Глаза воина мне показались дружелюбными. Казалось, что воинственный на вид, ратник прослезился. Или это снег растаял на его ресницах? И непонять чего себе этакого навыдумывал, стараясь рассмотреть того, чего быть не может.

И вот с таким выражением лица Лешко-Алексей стал медленно, рассматривая, или даже любуясь мечом, извлекать клинок из ножен, богато украшенных золотыми пластинами.

— Это меч твоего деда, великого князя Польши Болеслава Третьего, прозванного Кривоустом. Ты должен знать это, — сказал воин.

Я смотрел на Лешко, пытаясь найти в нем что-то, что могло свидетельствовать о розыгрыше, шутке. Не находил. Да и не принято в этом времени такими словами разбрасываться и шутить.

— Еще раз… — растерянно говорил я. — Кого?

Лешко пересказал. Не верилось от слова «совсем». Мать твою, Владик, да кто ты такой? Ящер тебя побери! В голову почему-то сразу закрались мысли: а не отправиться ли мне прямо сейчас свататься к великому князю киевскому, я же внук или правнук самого польского владетеля? А после горячей воды, формирующей фантазии, полилась ледяная, возвращая к действительности.

Даже лишь только слова, сказанные Лешко, являются очень опасными, между тем мало что решают для меня. Хотя нет… Если это все-таки правда, а не какой-то глупый розыгрыш или же воин, восседавший на коне напротив, не страдает психическими расстройствами в особо извращенной форме?

— Тогда, кто ты? — спросил я после продолжительной паузы.

— Я родич тебе, брат матери твоей. Посмотри на меня, мы с ней очень похожи. И для меня удивительно, что ты не помнишь меня, — сказал Лешко, снимая шлем.

Всплыли образы красивой женщины с правильными чертами лица и вот такими, как у этого мужика, глазами. Почему-то мамины глаза были бесконечно красивыми и глубокими. А внешне полностью идентичные глаза этого мужика казались… лишь глазами, без особой привлекательности. В чертах лица я также замечал что-то «мамино». Может, они и были очень похожи, но я помнил мать реципиента лишь обрывочно, словно смотрел на маму через густой туман.

— Мы с твоей мамой, с моей сестрой Агатой, родились в один день в Кракове, — начал было Лешко рассказывать, но опомнился.

Мой, получается, дядька оглянулся назад, увидел стоящих на изготовке воинов, интересы которых он представлял, лицо родственника стало предельно серьезным и суровым.