Григорий без отчества Бабочкин

Хотя что там можно было услышать, если я сидел ни жив ни мёртв – вообще без движения. А она, главное, тоже на диван уселась и давай трещать. Ля-ля-ля, про ленты какие-то, как она сегодня с ними отработала, про чемпионат. Я вообще ничего не понял – так она тараторила. Не знаю, может, тоже из-за меня нервничала? Как-никак чужой человек в доме. Да к тому же такой неотразимый.

Я ещё каким-то чудом выдавил из себя, мол, пора и честь знать. В том смысле, что мне пора. А она опять заулыбалась. И такая:

– А как же чай?

Я стал отнекиваться. Мол, много чая нельзя. Он давление повышает.

Бред-бред-бред.

А она снова:

– А вы что, болеете?

Вы, главное. Как будто я старпёр какой-то. Да ещё и больной в придачу. Понятно, что я разозлился. И сказал так резко:

– С чего мне болеть? У меня всё ништяк. Это вон ваш Гриша болеет.

Тут она сразу в панику ударилась. И давай расспрашивать – что да почему. Ну я объяснил как мог. Попытался, потому что эта взбалмошная сразу на кухню убежала. Я слышал, как она там над ним хлопочет.

Потом, когда они вместе в комнату вернулись, она ещё сказала:

– Вот ты, Гриша, вечно куда-нибудь влезешь. – И хоп – голову ему на плечо положила. Типа показать, как она его жалеет.

Чтоб я так жил!

Но чучельник оказался тем ещё сухарём. Такому угоди попробуй. Сморщился весь и так неприязненно:

– Никуда я не лез. Это случайно получилось.

Я хотел внести поправку, что это, скорее, он случайно получился – такой нелепый, – но смолчал. Просто ради Кристинки не стал. Она и правда – ну очень милая.

А Кристинка, главное, опять рядом села. И давай этот альбом по новой мусолить. А я сидел – ну просто весь внимание, – пока она передо мной фотографии раскладывала. Всё щебетала:

– А эту видел? А вот тут – смотри, Гришка совсем маленький. Он тогда у бабушки в деревне жил, пока меня мама рожала.

А я такой:

– Гм-гм, Гриша. Да-да, понятно. Ага, деревня.

Ну, в общем, как-то так рефлексировал.

А она меня вообще замечать перестала. Всё пальчиком по лицам водила. Приговаривала:

– А вот здесь у другой бабушки – Нины. Она сейчас с нами живёт, но пока в санатории. А тогда вот Гришка у неё жил. Долго. Потому что я часто болела.

Вот так поворот! Я её слушал, а сам думал – интересно, она вообще понимает, как это выглядит? Получается, её родили, такую принцесску, а этого горемыку бабке слили. Сначала одной, потом другой. Болела она, видите ли.

Честно, я даже поостыл немного, когда это услышал. Нет, она, конечно, хорошенькая. Те же волосы у неё – просто отпад какие. Но вот сразу чувствуется – ремнём эту малышку точно не баловали.

Но это и хорошо, конечно. В наше время бить детей – это, знаете ли, тоже. Первобытный век какой-то!

А вот этого, похоже, только так. Хотя, конечно, вряд ли. Но, как говорится, мы все имеем право на мечту. ||

▶ Да шучу я! Шу-чу! Я вообще против насилия. Хот-доги уже лет сто как не ем. И шаверму, кстати, тоже! ||

▶ Что-то я никак до сути не дойду. Это всё Кристинка меня сбивает. Я уже, если честно, чувствую себя каким-то форменным мерзавцем. Кажется, в любовных романах таких, как я, именно так и называют. Форменный мерзавец.

А что? Мне нравится! ||

▶ Короче, мы бы те фотографии ещё лет сто смотрели, наверное. Я так точно готов был – лишь бы она рядом сидела. Но чучело неожиданно тоже решил поучаствовать. Присел такой на краешек и давай комментировать. И, как всегда, не в тему. Но тут Кристинка как закричит:

– Ой, Гришка, это же ты. Смотри, в красных колготках.

Я, конечно же, заржал. Хотя, если говорить начистоту, сам колготки ещё как носил. До первого класса точно. Ну, тогда времена другие были. И нравы, кстати, тоже!

Так вот… Колготки! Опять я о Кристинке думаю. Ну как она тогда вспыхнула. Ей, видите ли, за Гришу обидно стало. А я что? Я сказал, что он здесь довольно мил. Здесь – это на той фотографии детсадовской. Типичная такая: дети в колготках, ладошки на коленках, а сверху две кудрявые башки торчат – воспиталки.

Я ещё такой:

– Да нормальная фотка. У меня где-то тоже похожая валяется.

А Столяров вдруг скроил трагическую мину и как зашипит:

– Убери! Пока меня не стошнило.

Я вообще не понял реакции. Это из-за колготок, что ли? Бред какой-то.

Но Кристинка послушно кивнула и засунула воспоминание былых времён куда-то между страниц альбома. И только тогда этот псих успокоился.

Я подумал, что, как только он выйдет из комнаты, там за чаем или ещё куда, я у неё спрошу – чего он так на эти колготки взъелся. У нас вон сосед сверху иногда в халате ходит. У них с женой один на двоих, в розочки. И что? У каждого свои недостатки.

В общем, эти колготки мне прямо покоя не давали. Я всё ёрзал, думая, когда же он уйдёт. А потом вдруг уловил какое-то движение сбоку. Повернулся, а там мужик в дверях стоит. Высоченный, худой, сухой даже!

Я сначала подумал, что это их дед явился. Удивился, конечно. Потому что про него вообще речи не было, только про химичку, ну то есть про бабушку. Нина, кажется. Но Кристинка вдруг как закричит:

– Папа! – И давай с ним обниматься.

Он, получается, только из командировки вернулся. Испания… Повезло чуваку!

А тут я! Мне тоже повезло, однако.