Григорий Явлинский

«Пострадала» и вынашиваемая им идея создания ССГ. Теперь ряды ее противников увеличились. В. Вильчек в журнале «Мегаполис-Экспресс» пишет: «Россия, мне кажется, должна заявить о решимости отказаться от подписания Союзного договора, укрепляя прямые связи с другими республиками, заключая двусторонние соглашения, гарантирующие права россиян… Это единственная, на мой взгляд, возможность не только деблокировать перестройку, но и спасти от гражданской войны страну и планету — от катастрофы»[57]. На фоне литовских событий Договор о Союзе Суверенных Государств, опубликованный 9 марта, воспринимался многими людьми крайне отрицательно. В то же время идея Ельцина о том, что нужно использовать каждую возможность, чтобы укреплять контакты и заключать двух-, трех-, многосторонние соглашения, находит поддержку. Личность Ельцина вызывает самые горячие симпатии. Он сразу же после начала литовских событий — 14 января обратился к русским офицерам и солдатам в Прибалтике.

13 января на Манежной площади в Москве прошел митинг с лозунгом «Не допустим оккупации Литвы!». Такой же митинг прошел и 20 января. Но наиболее крупный митинг прошел в Москве 10 марта 1991 года. Собралось не менее 500 тысяч человек. По некоторым оценкам, это был самый грандиозный митинг за последние пять лет. Выступали в поддержку Б. Ельцина, бастующих шахтеров, суверенитета России.

Прежде чем приступить к анализу этих лозунгов, целесообразно объяснить, почему и каким образом бастующие шахтеры и Б. Ельцин оказались рядом. О том, что Б. Ельцин поддерживал бастующих шахтеров, не раз бывал у них, даже спускался в шахту, видел, каким тяжелым трудом они зарабатывают хлеб, знали многие. Поддерживал он и работников других отраслей. Например, после того как предложение по забастовке было принято на пленуме движения «Демократическая Россия» и поддержано депутатским корпусом РСФСР, об этом доложили Ельцину. Он сказал: «Я поддерживаю цели и задачи забастовки»[58]. Похоже, что тогда в его лице уж если не находили поддержку, то очень надеялись ее найти все обиженные. Его имя стало символом демократии, оно только что не обожествлялось. Странная и непонятная русская душа! Иной раз думаешь, что она умеет только боготворить и ненавидеть. Причем одно без другого не существует. Не нами было сказано: не сотвори себе кумира, — жаль, что об этом часто забывают.

Пожалуй, уже в этих лозунгах проклевывалось зернышко, из которого выросли многие наши беды, связанные с реформами. Не было ни экономических, ни политических требований. Митингующие полностью переключились на личности, на отторжение одного лидера и обожествление другого. Гиперперсонализация и сейчас свойственна многим бывшим советским людям, выбирающим лидера. Наверное, не скоро освободится наше общество от инфантилизма мышления. Митингующие не просили о тех или иных социальных преобразованиях, о снижении цен в конце концов. Их коллективная мысль и не пыталась даже обращаться к социальным и иным преобразованиям. Они требовали одного, они жаждали видеть у власти Б. Ельцина. Одновременно звучало рефреном: «Долой союзное правительство!», что вполне можно расценить как «долой Горбачева», хотя этих слов не произносили, но думали так многие. Речь шла не о преобразованиях как таковых, а о замене правящей клики. Смена руководства страны рассматривалась и воспринималась как самоцель. Все преобразования (утверждение демократии, переход на новые рыночные отношения, введение частной собственности…) отождествлялись с именем Ельцина, с изменением на вершине властных структур.

Энергия людей переключалась с дальнейшего развития революционных преобразований в экономике, политике на смену власти; с революционных изменений на политический переворот, который, как правило, не влечет коренных изменений существующего режима. Возобладали бюрократические стандарты действия и мысли. Коллективное мышление людей, митингующих в Москве 10 марта 1991 года, не смогло вырваться из привычных стереотипов, сложившихся в советское время. Уже тогда обозначились тенденции социальной и политической мимикрии. Причем мимикрия проникла не только к правителям, но и к простым смертным, собравшимся на митинг. Их инициатива оказалась безжизненной и нетворческой, но зато невероятно страстной, эмоциональное напряжение было очень высоким. Жаль, что мыслительное напряжение отсутствовало.