Григорий Распутин: правда и ложь

Подготавливалось, таким образом, общественное мнение в пользу убийства Распутина. Когда оно наконец состоится, его участники даже не будут прятаться, наоборот, они представят себя в качестве народных героев. Страна готовилась к объявленному заранее убийству. В сознании народа разжигаются злоба, зависть и желание убийства, и, как только Распутина не станет, все страшные семена, посеянные в душу народа, взойдут кровью и ужасом революции.

Алексей Варламов пишет: «Его ненавидела почти вся страна. Это было то самое время, когда даже известный всему Петербургу православный старец сказал о своем старом казанском знакомце, которого некогда отговаривал ходить в столицу: „Убить его, что паука: сорок грехов простится“»[261].

Сам Распутин чувствовал себя затравленным. Его травили газеты, Дума, церковь, травила интеллигенция, травили промышленники, травил свет, а вот теперь все обсуждали его еще не состоявшееся убийство. Царица хлопотала об увеличении охраны для Распутина, но почему-то все это оказывалось чрезвычайно сложно осуществлять. Распутин не мог не понимать, что тиски сжимаются. Против него была запущена огромная машина. «Смерть — подружка моя»[262], — говорил в те дни Распутин. И еще: «Я еще раз вытолкал смерть, — подчеркивал он после очередного несостоявшегося убийства. — Но она придет снова… Как голодная девка пристанет…»[263]

«Мало кто знал, что схема развала России была уже разработана до мелочей и планомерно осуществлялась не только в тылу, но даже на фронте… — писал князь Жевахов. — Государственная дума, печать, тайная агентура врагов России, имея общую программу, распределяли роли и задания, сводившиеся к одной цели — как можно скорее вызвать революцию».

А дальше он воспроизводит слова, которые митрополит Питирим сказал ему: «Что касается Распутина и отношения к нему общества и печати, то нужно только удивляться тому, насколько далеко ушла современная мысль от истинного понимания того, что происходит. Не я нужен делателям революции, а мое положение митрополита Петербургского; им нужны не имена и лица, а нужна самая конструкция государственности; если бы наша общественность не была революционною, то поняла бы, что без „распутиных“ не обходится никакая революция. „Распутин“ — имя нарицательное, специально предназначенное для дискредитирования Монарха и династии в широких массах населения. Носителем этого имени мог быть всякий близкий ко Двору человек, безотносительно к его достоинствам или недостаткам. Идея этого имени заключается в том, чтобы подорвать доверие и уважение к личности Монарха и привить убеждение, что царь изменил своему долгу перед народом и передал управление государством в руки проходимца. Ведь чем-нибудь да нужно легализовать насильственный акт ниспровержения царя с престола и оправдать его в глазах одураченного населения!.. Вот почему о преступлениях Распутина кричат по всему свету, а в чем эти преступления заключаются — никто не может сказать…»[264]

«Мне не верили… — заключает Жевахов. — Значение Распутина было для меня ясно… Он был первой жертвой, намеченной революционерами, теми самыми людьми, которые одновременно и спаивали его, и создавали всевозможные инсценировки его поведения, а затем кричали о его развращенности и преступлениях».