Григорий Распутин: правда и ложь

Список (далеко не полный) основных врагов Распутина приводит в своей книге Варламов: «Епископы Феофан (Быстров), Гермоген (Долганев), Антоний (Каржавин), Евсевий (Гроздов), Антоний (Вадковский), Владимир (Богоявленский), Никон (Рождественский), Андроник (Никольский), Андрей (Ухтомский), Трифон (Туркесганов), Арсений (Стадницкий) и Антоний (Храповицкий), священники Роман Медведь, Дмитрий Смирнов, Федор Филоненко, миссионеры Березкин и Новоселов, старцы Гавриил (Зырянов) и Анатолий, блаженная Паша Дивеевская, монархист Тихомиров, премьер-министры Столыпин, Коковцов и Трепов, дворцовый комендант Дедюлин, генерал А. В. Рефаимов, фрейлина С. И. Тютчева, журналист Михаил Осипович Меньшиков, протоиереи Востоков и Восторгов, обер-прокуроры Лукьянов, Самарин и Волжин, министры внутренних дел Макаров и Щербатов, министр земледелия Наумов, генерал Богданович, ялтинский губернатор Думбадзе, тобольский губернатор Станкевич, протопресвитер Шавельский, думские деятели Гучков, Родзянко, Милюков, Мансырев, полковник Дрентельн и князь В. Н. Орлов, губернатор Мильц, камергер Вл. И. Гурко, адмирал Нилов, генералы Рузский, Алексеев и Иванов, великий князь Николай Николаевич, его жена Анастасия Николаевна и ее сестра Милица, великая княгиня Елизавета Федоровна, вдовствующая императрица Мария Федоровна, сестры государя Ольга и Ксения, великий князь Николай Михайлович, барон Фредерикс, его зять Воейков, товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский, министр внутренних дел А. Н. Хвостов с агентом Ржевским, полицейские профессионалы Белецкий и Комиссаров и вот, наконец, Батюшин с Бонч-Бруевичем — галерея самых разнообразных и по политическим взглядам и нравственным качествам, и по положению лиц и перечень триумфов, поражающий куда больше, чем приписываемый опытному страннику список донжуанский»[265].

Беллинг вспоминала, как однажды в те дни Григорий не выдержал и сорвался: «Он у себя на Гороховой за чаем, схватившись за голову, вдруг закричал, не то на Вырубову, не то на ее высоко торчащую шляпу: „Злодеи! Чего мучаете? Прекратить! Горя не видали? Гнева Божьего не испытали?“ — и быстро ушел в свою комнату»[266].

Григорий Ефимович привыкал жить с мыслью, что его скоро убьют. И боялся он уже не за себя, а за всю страну. Доктор Бадмаев дал следующие показания: «Бывая у Распутина и обращая внимание на его охрану, я спрашивал его: „Не боишься ли ты?“ — „Нет, — ответил Распутин, — за себя не боюсь, но боюсь за народ и за царскую семью. Потому что, когда меня убьют, и народу будет плохо. И царя уже не будет…“»[267]

Глава 26 Заговор

«Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас».

Евангелие от Иоанна, 9:41

«Даже дети замечают, что дела идут плохо, если мы Его не слушаем, и, наоборот, хорошо, если слушаем».

Из письма государыни, написанного за день до убийства Григория Ефимовича Распутина

Последнее лето жизни Григорий Ефимович провел у себя в Покровском — трудился в поле, косил траву, собирал урожай, изучал с людьми Библию, молился за больных. Жил просто и вольно, как желала его душа. В столицу не хотел возвращаться. Но его вызвала туда государыня — ей нужны были его поддержка и мудрость.

Царскую семью и Распутина поносили теперь почти все. 1 октября Павел Милюков, лидер кадетов, произнес в Думе речь, в которой бесстыдно назвал государыню изменницей. На каждом углу теперь говорили, что царица потеряла стыд и что измена давно налицо. «Даже не разговаривали про Распутина и измену, а просто упоминали об этом, как о само собой разумеющемся»[268], — писал Виктор Шкловский. Колесо пропаганды раскрутилось вовсю. И в конце концов под ним затрещат кости всех, раскрутивших его.

Распутин предупреждал царя против многих решений, грозящих бедой стране: был против последнего созыва Думы, просил не печатать думских крамольных речей, в самый канун Февральской революции настаивал на подвозе в Петроград продовольствия — хлеба и масла из Сибири, даже фасовку муки и сахара придумал, чтобы избежать очередей, ведь как раз в очередях при искусственной организации хлебного кризиса и начались питерские волнения, умело преобразованные в «революцию».

Говоря о политическом видении Распутина, о его «программе по спасению России», Радзинский приходит к закономерному выводу: «Самое поразительное, царица и мужик были тогда правы. Но ни большая Романовская семья, ни двор, ни аристократия, ни буржуазия, ни думские вожди их правоты не понимали»[269].

И когда придет год 1917-й, слова Григория, к тому времени уже покойного, начнут сбываться с неумолимой точностью: