Григорий Шелихов

Григорий Иваныч! - говорил казак, хорошо знавший Шелихова и

расположенный к иркутскому купцу, о подвигах и удаче которого был

наслышан и много раз за последние десять лет встречал его на

переправе. Но морехода трудно было переубедить в принятом решении,

особенно ссылкой на риск и опасность. Одна только Наталья Алексеевна

умела влиять на него.

Усевшись в возок, Григорий Иванович приказал Никишке спускаться

на лед. Беззаботный Никишка только свистнул и, сдерживая на вожжах

добрых сибирских лошадей, съехал на лед. Всматриваясь зоркими, будто

волчьим огоньком отсвечивающими глазами в бурый след колеи, гнал он во

тьме лошадей по зимней дороге через Ангару.

Переезд заканчивался благополучно. Но вдруг, саженях всего в пяти

от крутого правого берега, под которым особенно глубока полноводная

Ангара, раздался зловещий треск, всплески воды, и левая пристяжная

исчезла во внезапно раскрывшейся черной полынье. Могучий мохнатый

коренник, завалясь в бок и чуть не сбив с ног правую пристяжную,

хрипел и рвался из упряжи. Вода заливала дорогу.

- Руби! Отдавай, руби! - крикнул мореход, во мгновение ока

вываливаясь в воду вправо от возка. С быстротою рыси Никишка, выхватив

нож, прыгнул с облучка на спину коренника и молниеносно перерезал

сбрую около удил и валька пристяжной, тянувшей в полынью коней и

возок.

- Й-ях! Й-ях, волки! - орал Никишка, сидя на спине коренника. На

паре вскинувшихся в чудовищном рывке коней он сорвал возок с

подломанного льда и выскочил на берег у самой воды.

Мореход, мокрый с головы до ног, стоял на двадцатиградусном

морозе рядом с залитым водою возком. Лежавшая в возке шуба местами

замокла и теперь, накинутая уже на плечи Григория Ивановича, ледяными

тисками сжимала его тело.

Что делать? Вернуться назад к Емельяну, казаку-переправщику,

чтобы согреться и обсушить платье? Не хотелось, - скажет: "Слушал бы

меня!" Да и вторично вступать в спор с коварной стихией небезопасно -

благо в этот раз целы выскочили...

Ближайшее жилье лежало верст за десять - сибирских немереных

верст, - село Спасо-Никольское. "Не задубеть бы дорогой, - пронеслось

в голове Шелихова, - на паре не шибко добежишь". Провалившаяся

пристяжная не выбилась на берег, ее затянуло под лед.

- Вперед! Вперед, Никишка! Гони в два кнута! Пропадем, если

глазом моргнуть не добежим до Спасского, - негромко сказал мореход,

забираясь в возок.

Подгонять не пришлось. Никишка и Митька в подмоченных тулупах

чувствовали себя плохо и побежали рядом с возком, помогая коням, с

трудом выбиравшимся по извилистой дороге через тальник на крутой

берег.

До Спасского добрались часа через полтора - в семь-восемь вечера,

когда, по сибирскому обычаю, все село спало уже непробудным сном. У

старосты Силантия, знакомого человека, к которому подъехал мореход,

долго с недоверием переспрашивали: откуда, да почему, да кто такие

поздние гости, вздували лучину, искали пимы.

Войдя в жарко натопленную избу, Шелихов отказался от еды и, выпив

стакан водки, принесенной из возка, забрался на печь, скинул сушить

мокрое, оттаявшее на нем платье, укрылся оленьей дохой и тулупом и

сразу заснул как убитый. Никишка и Митька распрягли лошадей и,

поставив их под навес - якутские кони не знают конюшни, - уселись за

щи, вытащенные хозяйкой из печи, и долго еще рассказывали Силантию о

пережитой опасности, а там и сами залегли на полатях отсыпаться за

дорогу.

Ночью мореход почувствовал невыносимую жажду, озноб и жар в

крови. Слезши с печи, разбудил хозяина, разыскал и одел с его помощью

просохшее платье. Проснувшаяся хозяйка среди ночи растопила печь,

запарила и напоила почетного нежданного гостя лесной малиной. Согнав

Никишку и Митьку на лавки, Григорий Иванович улегся на полатях, где

хозяйка приготовила ему постель.

Днем, превозмогая жар и головокружение, - никогда не приходилось

переживать такое мореходу, - Шелихов купил с помощью Силантия левую

пристяжную на место утонувшей и на следующее утро выехал одолевать

последние триста верст, отделявшие его от Иркутска, от дома.

Сменив на увалах Прибайкалья две тройки, - добрая лошадь стоила

тогда в тех местах от трех до пяти рублей, - Григорий Иванович на

третий день по насту, начавшему проваливаться под лучами солнца,

вкатил в Иркутск и минут через десять был на своем дворе.

На крыльцо выбежала, накрывшись только платком, Наталья

Алексеевна и остановилась - ждала, когда же откроются дверцы и

появится в них богатырская фигура, прогремит голос славного хозяина и

друга сердечного.

Но дверца не отворялась, ее открыл, соскочив с облучка, Никишка.

Озабоченно заглянув внутрь возка, он обернулся к ней лицом и махнул

рукой.

Не помня себя от ужаса, в предчувствии недоброго, вихрем

метнулась с крыльца Наталья Алексеевна и, перебежав в сафьяновых

сапожках по навозным кучам двора, бросилась к возку.

На нее глядело из медвежьей шубы чужое и незнакомое старое лицо,