Григорий Шелихов

мигали мутные, выцветшие, как будто ничего перед собой не видящие

глаза.

- Григорий Иваныч! Гришата! - всплеснула руками Наталья

Алексеевна, но тотчас же овладела собой и, сдвинув сурово черные

брови, твердо сказала уже сбегавшимся к возку и окружавшим его людям:

- Тише! Недужен Григорий Иваныч... С бережением выносите и в

спальню... А Куч, где Куч девался? - растерянно оглядывая пустой

возок, спрашивала она, только сейчас заметив отсутствие верного

красного друга и слуги.

Никишка молчал, виновато опустив голову и скосив куда-то вбок

бусины глаз. Наталья Алексеевна поняла, что Куча она никогда больше не

увидит, и, подавив спазм, перехвативший горло, первая, несмотря на

дородность, ловко проникла в возок, чтобы бережной и заботливой рукой

поддержать любимую буйную голову, подкошенную лихой бедой.

- Наталья Алексеевна... Наташенька... уплывем... на Алеутские

уплывем. Баранов Александр Андреевич ждет, поди, не дождется... и

Куча... кровь из сердца Куча с собой возьмем... там захороним Куча, в

его родной земле, - отдаваясь во власть недуга, преодолеваемого до

этого момента нечеловеческой силой воли, выговаривал в забытьи

мореход.

Истерзанное трехдневной ездой в жару и ознобе могучее тело

Шелихова, обмытого душистой сосновой водой с водкой, переодетого в

чистую рубаху и порты, обмякло и как бы растаяло в блаженном покое под

белоснежными холщовыми простынями собственной постели в собственном

дому. Только сейчас признала Наталья Алексеевна в худом и осунувшемся

лице с закрытыми глазами знакомые черты своего Григория Ивановича.

- Никишке велишь пятьдесят рублей выдать и Митьше двадцать и по

ведру водки - пущай гуляют! - с хозяйственной заботливостью неожиданно

громко, как бы во сне, сказал он. - И поплывем... с Кучем поплывем,

Наташенька...

- Поплывем, поплывем - сама распоряжусь... Не утруждай себя, спи,

не бередь души, Гришата! - положила руку на его губы Наталья

Алексеевна.

Через час, послав за чудаковатым городским лекарем шведом

Сиверсом и усадив у постели Григория Ивановича старшую дочь Анну с

зятем Николаем Петровичем Резановым, вернувшихся из гостей, Наталья

Алексеевна заставила себя заняться делами. Она привыкла к этому в

частые отлучки мужа и отлично разбиралась в разнообразных и сложных

шелиховских предприятиях, будь ли то китайские шелка, чай,

американская пушнина, моржовая кость с Чукотки или указы из Петербурга

и распоряжения генерал-губернатора Восточной Сибири Ивана Алферьевича

Пиля. Как никто, была она в курсе намерений и сокровеннейших замыслов

морехода и хозяйственной своей распорядительностью и тонкой политикой

всегда вызывала его восхищение.

Из женщин именитого иркутского купечества, с первым десятком

которого молодой "миллионщик" Шелихов не мог даже равняться по

состоянию, единственно Шелихова Наталья Алексеевна принимала участие в

скудной событиями общественной жизни города.

За свое пребывание в Америке Наталья Алексеевна, утешая людей в

совместно переживаемых опасностях и невзгодах, обещала многим работным

позаботиться об их оставленных на родине семьях, престарелых родителях

и детях. "Нам-то отселе, уж видно, не будет возвращения", - звучали в

ее ушах прощальные речи первозасельщиков. В посильном выполнении

обещаний Наталья Алексеевна видела свой первый непреложный долг.

Выполнение этого долга было как бы залогом ее собственного семейного

счастья.

Какие причины заставляли жену настойчиво хлопотать о помещении

каких-то стариков в содержащуюся на купеческие средства богадельню или

подростков из бедных семей в недавно открытое, первое в Иркутске,

городское училище, Шелихов не знал, но относился к хлопотам

поощрительно. Добиваясь намеченной цели, Наталья Алексеевна не

останавливалась на пороге своей горницы, но, сохраняя самобытную

внешность и одеяние честной купеческой жены, без смущения входила в

дома иркутской чиновничьей верхушки, где благодаря своему уму и

"тонкой политике" заводила полезные знакомства и связи, не раз

пригождавшиеся и самому Шелихову в его разносторонней коммерческой

деятельности. В те времена, да еще в таком старозаветном, замшелом

городе, как Иркутск, это что-нибудь стоило.

- Заморским негоциантом живу, а не сибирским медведем, -

самодовольно шутил Григорий Иванович в кругу близких людей, имея в

виду угрюмые и безлюдные дома-крепости кондового сибирского

купечества.

- За своей бабонькой не пропадешь, Григорий Иваныч, - подшучивал

над мореходом Александр Андреевич Баранов, суровый, исключивший из

своей жизни всякую слабость к женскому полу человек, которого Шелихов

десять лет уговаривал и наконец уговорил выехать и возглавить дело

устроения заокеанских колоний в Америке.

И в настоящем, из ряду вон выходящем случае не изменила себе

Наталья Алексеевна. Не прервав и единым словом, выслушала она

бесконечный рассказ призванного в комнаты Никишки, обильно сдобренный