Григорий Шелихов

человеческим ростом.

Из таких временных лагерей на месте промыслов на побережье

возникали впоследствии постоянные укрепленные селения: крепость

Александровская в устье реки Нучагак, Георгиевская и Николаевская на

берегу Кенайского полуострова, Воскресенская при входе в Чугацкий

залив, Константина и Елены на острове Хтагил в заливе Нучек, селенье в

Якутате у мыса Яктага, селенье у горы Доброй Погоды, "столица" русской

Америки - Ново-Архангельск на острове Ситха и, наконец, селенье и форт

Росс на реке Славянке в заливе Сан-Франциско. На больших реках внутри

страны - на Квихпахе,* Кускоквиме, Танана, Атна** - появились русские

одиночки. Они годами жили и вели торговлю как представители компании.

На месте этих одиноких, далеких от поселений хижин в наше время

возникли города Нулато и др., с электрическим освещением и

комфортабельными барами, где строганину юколы, вяленой рыбы, основную

пищу первых и давних русских засельщиков, подают только к пиву в виде

специфической туземной закуски... (* Юкон. ** Купер-ривер (Медная)).

Правителю Баранову будущее края представлялось только в двух

многозначащих словах: "Российская Америка", и этому будущему, веря в

признание потомства, он беззаветно отдавал все свои силы.

Ночь была полна таинственной и невидимой человеческому глазу

жизни. В лесу, окаймлявшем берег и разбитый на нем лагерь, несколько

раз встрепенулись вороньи стаи, как будто чем-то встревоженные.

Американский певчий ворон "какатотль" с незапамятных времен привык к

тому, что всякое скопление людей дает отбросы. Какатотль нес

обязанности санитара не только в поселках, но и при промысловых

партиях, располагаясь ночевать в ближайшем соседстве, на деревьях и

скалах.

"Умная птица ворон, - подумал Баранов, услышав воронье карканье.

- Навыкла от человека жить и его, мертвого, склюет и схоронит... Чего

бы это они встревожились? Не иначе, рысь подбиралась..."

Мысли об опасности, подстерегающей человека в этих краях на

каждом шагу, в этот раз не тревожили правителя. Самый опасный враг,

зубастый капер Кокс, размышлял Александр Андреевич, "скончался во

благовременье". Корабли в море, селения и промышленные на побережье в

безопасности, и моего дома в Павловской гавани никто не потревожит, и

Анка...

Поймав себя опять на мысли об Анке, правитель невольно проронил в

тишине:

- Все туда же... седина в бороду, бес в ребро! - оглядел чуть

видную в темноте фигуру караульного у середины рогатки и пошел к себе,

в большую барабору.

Нащупав "постель" - брошенные в углу шкуры, правитель скинул на

них плащ и начал снимать сюртук. Под сюртуком, всегда застегнутым

поверх пуховой рубашки, правитель носил легкую булатной стали

кольчужку златоустовской работы. В прошедшем году при выборе места под

Воскресенскую крепость Баранов с небольшим отрядом напоролся в лесу на

индейскую засаду. Индейцы, сидевшие в засаде, видали своими глазами,

что стрела, ударившая в сердце правителя, упала к его ногам, а он,

оправившись от толчка, поднял ее, сломал о колено, и, пораженные

суеверным страхом, индейцы бежали. Златоустовские кольчужных дел

мастера, отец и сын Елфимовы, помогли великому русскому тойону стать

неуязвимым.

Александр Андреевич хотел было на ночной отдых снять кольчугу, но

раздумал и опустился на постель. Засыпая, вспоминал рассказы Мора о

далекой Индии, о белых в золотых попонах слонах на улицах Бенареса, о

таинственных магах, мановением руки подымающих в воздух прекрасных

спящих девушек...

Сон оборвался на стремительном падении в неожиданно раскрывшуюся

ревущую и клокочущую бездну... Леденящий душу вой неведомых зверей,

дикие крики алеутов, неистовая ругань, выстрелы, беготня сотен

человеческих ног, вспышки огня, просвечивающие через затянутые пузырем

окна, прервали радужные сны Баранова.

Правитель вскочил и прежде всего изо всех сил ущипнул себя за

руку: не спит ли он и в сонном кошмаре переживает адский конец

прекрасных видений? Не по мертвому ли Коксу справляет дьявольские

поминки нечистая сила?

Но через мгновение, стряхнув остатки сна, Александр Андреевич

увидел, как пламя, охватившее ближайший к лесу сруб, осветило мрак в

избе и отчаянное положение людей лагеря, захваченных врасплох

нападением врага. В двери яростно колотили прикладами и кулаками

растерявшиеся люди.

Баранов, ощупав на себе кольчужку, накинул на нее через голову

меховую рубашку, напялил покрепче картуз... "Не в белье же дуром

показываться", - подумал правитель и, отвалив деревянный засов дверей,

появился перед людьми, как всегда спокойный и уверенный.

- Не глухой и не слепой, все вижу и слышу... Чего оголомшели? Не

знаете, что американцы криком воюют? - сказал он, зорко вглядываясь и

ища в толпе нужных людей.

Территория острожка была запружена сбежавшимися из шалашей

алеутами, "которые, - как позже писал об этом событии Баранов

Шелихову, - теснясь в нашем стане, отнимали действие рук". Из