Григорий Шелихов

такого "внимания" Гришата... Темный он стал!"

А мореход действительно после отъезда Николая Петровича и дочери

в столицу как-то замкнулся, ушел в себя. Сидел дома и, обложившись

картами и книгами, готовился к задуманной в лето 1793 года экспедиции

на поиски по азиатскому берегу незамерзающей гавани.

Наслышанная о жестокости китайских солдат пограничных ямыней,* об

изощренных мучениях, которым они подвергали попавших к ним в руки

чужеземцев, Наталья Алексеевна со страхом и сомнением рассматривала

наведенные красным суриком бесчисленные варианты маршрутов экспедиции.

Григорий Иванович часто зазывал Наталью Алексеевну посмотреть карты и,

больше того, требовал от нее одобрения своей безумной затее... (*

Пограничных ямыней - пограничных областей.)

- Легче мне было бы в Америку плыть, чем пустить тебя на

китайскую землю невесть чего искать! - сдержанно отзывалась Наталья

Алексеевна и переводила разговор на отвлекающие размышления о том, как

едут или уж доехали и как устраиваются их дети в столице.

- Доехали, Натальюшка, доехали и домового за печь пустили.

Николай Петрович, чаю, Державину и челобитные мои передал - не

задержали бы дозволением! - охотно отозвался однажды Григорий Иванович

на слова жены, думая все о своем - об отправленном на имя царицы

всеподданнейшем ходатайстве разрешить ему поиск гавани на свой кошт и,

ежели эта нужная гавань будет найдена южнее устья Амура, дозволить

вступить в переговоры с китайскими властями.

Прямодушный Пиль, болевший нуждами вверенной его управлению

Восточной Сибири, этого, как он называл, "окованного льдами царства",

и в этот раз доброжелательно поддержал полезную русскую инициативу, не

убоявшись того, как может быть расценено в Петербурге, поглощенном

делами на Западе, такое неуместное вмешательство в высокую политику.

- Вот кабы Николай Петрович прошение твое в печь спустил, а

домового Гавриле Романычу отдал, ей-ей не пожалела бы! - шутила

Наталья Алексеевна, вспоминая данного ею дочери по древнему поверью на

доброе бытование домового сверчка, с большим трудом уловленного в

поварне и заключенного в крохотную коробочку с прелым листом и

хлебными крошками. Коробочку с "домовым" Наталья Алексеевна наказывала

Анюте всю дорогу держать в шубке под дохой - не замерз бы. "А нежив

будет, замерзнет - брось за печь, как в дом войдешь, чтобы не оскудел

дом сытостью! Он за печью оживет..."

- Ну-ну, ты скажешь, Натальица! Всеподданнейшее прошение на

высочайшее имя под козявку сменяла! - замахал руками Григорий Иванович

на жену.

Наталья Алексеевна только вздохнула и смолчала: как никогда, был

ей не по сердцу новый замысел мужа.

Мысли о том, что усилия найти незамерзающий выход в Тихий океан

со стороны Сибири ни к чему не приводят, приносили мореходу много

тяжелых огорчений.

Административная кухня губернаторской канцелярии не имела тайн от

вездесущего Ивана Ларионовича Голикова, крупнейшего пайщика

шелиховских компаний, и Ивана Андреевича Лебедева-Ласточкина, былого

компаниона по первому, десять лет назад проходившему плаванию Шелихова

в Америку.

- Я деньги в это дело вложил, три корабля экипировал, а он что?

Латаные портки да шалую женку, что за ним увязалась! А прибыль делить

приказчик мой пополам захотел?! - объяснял Лебедев свой разрыв с

мореходом после возвращения Шелихова с женой из преисполненного

больших опасностей и неимоверных лишений заокеанского странствования.

Сидя дома в ожидании столичного ответа на свой план поисков

незамерзающей гавани, Шелихов перебирал в памяти дела и дни,

положившие начало его Славороссии.

Причина расхождения с Лебедевым лежала глубже споров о разделе

прибыли. Разлад шел из-за того, как управлять колониями и какие цели

преследовать в отношении туземного населения Америки. Простодушие и

беззащитность туземцев открытой земли, благородство и преданность Куча

тронули сердце морехода. Встречи и разговоры с Радищевым, ссылки на

мнения и суждения которого - Шелихов понимал это - были невозможны и

опасны, заставили морехода по-иному взглянуть на смысл и направление

своей деятельности в Америке.

- Управлять дикими надо твердостью, но и с понятием, привязывая

краснокожих пользою и научением, - принял решение Шелихов и, как умел,

старался проводить его в жизнь.

По-иному смотрел на дело Лебедев.

- Железом и страхом подчинять надо, иначе что с них возьмешь, -

говорил он.

Сила и права капитала были на стороне Лебедева; на стороне же

Шелихова оказались люди - и те, что вернулись с ним из плавания, и те,

которых он оставил в первых основанных им постоянных русских

поселениях на Алеутах и американском материке.

Третий компанион, Иван Ларионович Голиков, душой был во власти

интересов капитала, но из расчетов стать в будущем единоличным

владельцем найденного за океаном золотого руна - "с открывателем

как-нибудь уж сам, придет время, управлюсь" - принял сторону Шелихова.

После трехлетней волокиты по судам и присутственным местам