Григорий Шелихов

будто бы воспротивился и не разрешил переселения "клейменых" в

Америку. Говоря же об убийстве Хватайки, как о "несуразном обхождении

с русскими людьми", он попросил привлечь Коха к ответственности.

- Нет, таким путем до Коха мы не доберемся, - ответил Селивонов,

выслушав сетования Шелихова. - Да и что Кох сделал противозаконного?

Убил варнака на побеге? За это не взыскание - поощрение полагается. На

себя пеняй, Григорий Иваныч, и - мой совет - плюнь на нестоящее слов

огорчение и подлинного дела не упусти... Сочинил я, рассмотревши твои

бумаги, всеподданнейший рапорт от иркутского и колыванского

генерал-губернатора и кавалера Якобия на имя государыни императрицы...

Видишь, на шестнадцати страницах? Слушай и, ежели что поправления

требует, замечай, потом поздно будет, когда отдам перебелить

борзописцу каллиграфу...

- Отец родной, - растерянно пролепетал Шелихов, которого даже в

жар бросило от того, что он услышал, и, благодарно потянувшись через

стол, схватил руку Селивонова. Тот только отмахнулся и с деланной

досадой проворчал:

- Да ты слушай, что прочту тебе!..

Как зачарованный, внимал Шелихов получасовой повести о своих

приключениях. Искусно выделенное витиеватым канцелярским красноречием

описание государственного смысла в шелиховском почине захватило дух

Григория Ивановича. Все то значительное, что одушевляло морехода и

смутно носилось в его сознании, предстало сейчас перед ним как что-то

безмерно огромное, что он давно уже нес на своих плечах, не совсем еще

понимая суть свершаемого подвига. И все же усилием воли Шелихов взял

себя в руки и трезво вдруг заметил:

- Дозвольте просить вставить: Алексей Ильич Чириков в тысяча

семьсот третьем году, а я сейчас - мы первые возымели отвагу

высадиться на матерую американскую землю выше сорокового градуса...

Перед лицом государыни он хотел опровергнуть сообщения капитанов

Кука, Биллингса и полковника Бентама, которые пытались доказать, что

не Шелихову и вообще не русским людям принадлежит право первооткрытия.

- Давай, давай, - подбодрил Селивонов усилия морехода объяснить,

что ни один испанец, ни один англичанин и даже захваленный Кук не

отваживались ступить на ту землю, где Шелихов основал русские

поселения. - Токмо святцы русских открывателей ты закрой - не

доходчивы до престола имена их: черный народ, мужики да и купцы в счет

не идут... Не криви рожу-то, я никем не брезгую, говорю о тех, кто

читать и решать будет! Ты чего, Григорий Иваныч, добиваешься - чинов,

титла? Ты за Россией просишь удержать новооткрытая, а тебе дозволить

промысел и торговлишку?.. Вот то-то и есть! Тогда так и надо

записать...

Селивонов откинулся в кресле и стал обдумывать, как переложить

нескладно выраженные мысли морехода. Потом склонился над бумагой и

принялся писать. Наконец, после длительного молчания, прерываемого

только скрипом пера, удовлетворенно отставил от глаз исписанный лист и

внушительно сказал:

- Ум - хорошо, два - лучше... Окажем делу твоему со стороны

власти поддержку... Слушай! - И раздельно зачитал шелиховскую вставку:

- "Да и не одна, кажется, торговля тут потерпит ущерб. Присвоения

многих обретенных со стороны России мест, кои со вре-ме-нем, -

последнее слово Селивонов отчеканил по складам, - особо могут стать

полезны, нельзя будет удержать без важнейшего подкрепления на здешних

водах русских морских сил. Следовательно, намерения вашего величества,

претворенные в жизнь чем скорее, тем лучше, окажут государственному

делу великую пользу..."

Здесь Селивонов остановился, чтобы проверить, какое впечатление

произвели на Шелихова последние строки. Ими Селивонов пытался внушить

царице собственную, давно выношенную мысль о необходимости завести в

Тихом океане русский военный флот - мысль, которую, как он знал,

поддерживал перед царицей его покровитель, мудрый старик Соймонов. Из

писем Соймонова Селивонов знал о намерении царицы послать в

Дальневосточные воды четыре военных судна из Кронштадта под командой

талантливого молодого моряка капитан-лейтенанта Григория Муловского.

Восторженно-удивленное лицо Шелихова удовлетворило Селивонова.

"То-то, думаешь, один ты умен, прозорлив и славе отечества прилежен",

- остановил Селивонов движением руки вопросы, готовые сорваться с уст

морехода, и, глубоко вздохнув, продолжал чтение обработанной

шелиховской вставки:

- "Нельзя сумневаться в том, что дорога, которую показал

известный мореплаватель Кук своим соотчичам, Российской державой будет

оставлена, тем более, что похищенные плоды российских приобретений и

прибытки, какие англичане от сего видели, всегда станут поощрять их к

новым захватам. Полагаемые же меры: отправление флотилии из

Балтийского моря и учреждение порта при реке Удь - совершенно могут

преградить всякие сторонние покушения на дальнейшие похищения..."

"Чихнет Бентам, когда столкнется с нашими военными орлами. Это