Григорий Шелихов

* ЧАСТЬ 2 *

Глава первая

1

Вначале декабря, получив в канцелярии генерал-губернатора от

Селивонова подорожную и последнее напутствие, к кому заехать на двор в

Петербурге и как держать себя со столичными вельможами, Шелихов выехал

из Иркутска якобы на Урал и в Москву. Только Голиков знал, куда и по

каким делам действительно отбыл его компанион по вновь возникшей и

пока еще наполовину оформленной "Северо-восточной американской

компании". Голиков совместно с мореходом и подписал бумаги, заявки и

прошения. Составленное Селивоновым донесение, за подписью Якобия,

мореход Голикову не показал, обернул в кожу и повез на груди у себя

отдельно от всяких бумаг.

Шелихов не впервые выезжал в Москву и Петербург, - по торговым

делам своих доверителей он бывал уже в обеих столицах и чувствовал

себя на сибирском бездорожье не хуже отважного Садко в море-океане. Но

в этот раз, разбогатев и гонясь за еще большим богатством и славой, он

впал в сомнения перед лихой славой сибирской дальней дороги безлюдья.

В пути до Красноярска, на могучем Енисее, он не раз выпадал из

столь желанного в пути бездумья и оцепенения, тревожно подымался и

оглядывался из кошевы, слушая кряхтение дышавшей в морозном сне белой

тайги. Иногда, проносясь мимо запорошенных снегом и инеем кедров и

сосен, Шелихов явственно слышал как бы выстрелы - так сердито

отзывались великаны-деревья на побудку от зимнего сна.

- Чего суматошишься? Лежи смирно и недвижно, тепло упустишь, это

кедрачи откалывают ветки либо шишки: не беспокой, мол, нашего сна... А

ты, господин купец, немало деньжат, видать, везешь и через то труса

празднуешь, - успокаивал Григория Ивановича ямщик, с лукавой ухмылкой

косясь на уложенные в ногах морехода объемистые мешки.

- Нашел дурака через тайгу деньги возить. В мешках довольствие

дорожное и спирт для сугреву, а для любителей чужих денег - вот они,

тульские пряники! Из них за двадцать шагов медведя без промаха уложу,

если что-либо замечу, - ответил мореход и будто ненароком высунул

из-за пазухи длинные дула тульских пистолетов, лежавших всю дорогу на

груди - под руками были бы.

- Пряники твои что! - белозубо ухмыльнулся ямщик. - Токмо ежели

на лихих людей и вправду наскочим, ты их пряниками своими не

раздражнивай - отдай без спору спирт и довольствие и спасен будешь.

Зимой за спирт, за хлеб-мясо варнаки сибирские, глядишь, помилуют, не

зарежут дорожного человека.

- Гони, гони, до наслега не близкий путь. До вечерней звезды

добежишь, кружку спиртного, так и быть, поднесу, - заминал мореход

неприятные дорожные разговоры и покрепче укладывался на кожаный баул,

помещенный в головах, до отказа набитый ассигнациями и жаркими

червонцами, взятыми на жизнь и расходы по делу в Петербурге.

За Ачинском выбрались на бескрайную сибирскую равнину, которая

раскидывалась к востоку от рек Тобола и Оби. После трудной езды по

ухабистым сограм, заваленным снегом, Шелихов взбодрился. Бесконечные

обозы тянулись по увалам стародавнего сибирского тракта на Тюмень, а

дальше к Ирбиту и за Урал в Макарьев, Москву и даже в Петербург.

На равнине, пусть далеко отстоят друг от друга сибирские села,

можно не бояться нападения лихих людей из засады в таежных завалах.

- Распустил вожжи! - все чаще прерывал Шелихов жалобы ямщика на

скудость сибирской земли и алчность купцов, гоняющих обозы по этакому

морозу, и прикрикивал, подражая знакомой ему фельдъегерской манере: -

Гони, я по казенной надобности еду, нет охоты слезы собирать! А не по

душе собачья жизнь - брось все и в Охотск к океан-морю пробирайся... к

Шелихову... Слыхал о таком человеке? Он тебя в Америку отправит - там

всласть заживешь... три жены будет... Заруби на носу, дуралей

немаканый: в Охотск к Шелихову и... в Америку! Тамо приставов, старост

и попов нет и никакой веры не спрашивают...

Заметив интерес к своим словам, мореход до перевала через Урал не

упускал случая, не называя себя, поманить задавленных нуждой и

бесправием людей волшебной страной. Но, перевалив Урал, Шелихов

прекратил, как позже говаривал, "вербовку". На западной стороне Урала

начиналась подневольная, закрепощенная Русь дворян и приказных.

Шелихов остерегался поскользнуться в сношениях с нею, боялся обвинения

в воровском сманивании.

Миновал Казань, с перепряжкой лошадей, и узнал мимоездом, что

старый знакомец, блестящий гвардии господин поручик Державин, много

лет уже не наезживал в родной город, а прежние знакомцы - семейство

мануфактуриста Осокина - выбрались в Петербург после несчастья... Что

за несчастье, Шелихов не хотел расспрашивать встреченного на постоялом

дворе осведомителя - пьяного приказного из губернского правления.

В Нижнем Новгороде, ревнуя к славе знаменитых людей из

купечества, Шелихов задержался на два дня, чтобы посетить на городском

кладбище безвестную могилу, в которой якобы похоронен большой человек

народа русского - Кузьма Минин, сын Захарьев-Сухорукий.