Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

За 1932 год Зиновьев завершил перевод получившей мировую известность книги Гитлера «Моя борьба», более известной под названием на немецком — «Майн кампф». Перевод сделал по договору с Соцэкгизом (государственным издательством социально-экономической литературы), заключенному в ноябре 1929 года⁶³⁸. Машинистка, переписывавшая рукопись Григория Евсеевича, отметила окончание своей работы январем 1933 года.

Переводом Зиновьев не ограничился. Тогда же написал — если судить по объему в машинописных страниц — брошюру «К вопросу об иностранной политике германского фашизма», статью «К вопросу о “приходе” германского фашизма», развернутую рецензию на труд германского политолога К. Хайдена «История национального социализма», шесть маленьких библиографических заметок о книгах, вышедших в Германии.

Всеми своими материалами Зиновьев бил только в одну цель — в идущую к власти, завоевывавшую популярность в немецком народе нацистскую партию. И разоблачал захватнические устремления Гитлера, объявившего себя бескомпромиссным борцом с большевизмом, который и обещал сокрушить, начав с разгрома Советского Союза и его ликвидации как независимого государства.

Работал Зиновьев дома — в пятикомнатной квартире на Арбате, дом 35, где находились его огромные библиотека и архив, время от времени посещал библиотеки Института Маркса и Энгельса да ИККИ, где знакомился со свежей немецкой прессой. На выходные же уезжал на дачу в Ильинское, где делил двухэтажный дом с неразлучным Каменевым. Там-то, в один из последних августовских дней и произошло то, что слишком явно противоречило утверждению Бакаева — Зиновьев, мол, говорил, что «Центральный комитет недостаточно борется с руководителями правого уклона»⁶³⁹.

3.

... 14 сентября 1932 года в ЦКК поступило заявление, вернее — заурядный донос, сообщивший об антипартийном поступке М. Н. Рютина. Бывшего члена ВКП(б), бывшего секретаря Краснопресненской районной парторганизации столицы, а теперь скромного экономиста объединения «Союзэнерго». Семь лет боровшегося с «левой» оппозицией, почему и прослывшего как рьяный «правый». Так и не отказавшегося от прежних взглядов, весьма близких бухаринским и рыковским. Не пожелавшего смириться с проведением сплошной коллективизации, противоречившей, с его точки зрения, заветам Ленина.

Весной (скорее всего, в марте) 1932 года под влиянием событий, происходивших в деревне, Рютин изложил свой анализ положения в стране в двух документах. Коротком, прокламации «Ко всем членам ВКП(б)», имевшим гриф «Прочти и передай другому», подписанным «Всероссийская конференция союзов марксистов-ленинцев». И в пространном, почти на 200 машинописных страницах, своеобразной политической «платформе» — «Кризис пролетарской диктатуры и Сталин».

В обоих документах Рютин прежде всего изливал копившуюся несколько лет ненависть к Сталину. Ту самую, что высказывал еще в 1930 году перед своим исключением из партии: «Политика правящего ядра в ЦК партии во главе со Сталиным губительна для страны... Безусловно, к весне 1931 года наступит полнейшее банкротство этой политики... Сталина никто не поддержит и политика этого шулера и фокусника — Сталина будет разоблачена».

Правда, тогда же, в ЦКК, Рютин признал: «Высказывая свои обиды на Сталина за снятие меня с партийной работы, допустил грубейшую политическую ошибку»⁶⁴⁰.

За последующие два года Рютин нисколько не изменился, только еще больше озлобился. Писал о Сталине еще резче, категоричнее. С ненавистью уже чисто патологической. Собрав все отрицательное, что относилось на счет генсека, начиная с «Письма к съезду» Ленина и кончая оценками, даваемыми его идейными противниками-троцкистами. Да еще добавив высказывания, характерные для «правых» после апрельского 1929 года пленума ПК и 16-й партконференции, окончательно утвердивших курс на коллективизацию и индустриализацию, снявших Бухарина и Томского с занимаемых ими постов.

В прокламации Рютин пафосно отмечал: «Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его кликой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис»; «Ни один самый смелый и гениальный провокатор для гибели пролетарской диктатуры, для дискредитации ленинизма не мог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики»⁶⁴¹.

В «Платформе» Рютин продолжал оплевывать генсека: «Сталин стал подлинным предателем партии,.. все подчинив интересам своего честолюбия и властолюбия»; «Сталин, несомненно, войдет в историю, но его “знаменитость” будет знаменитостью Герострата»; «Ограниченный и хитрый, властолюбивый и мстительный, вероломный и завистливый, лицемерный и наглый, хвастливый и упрямый — Хлестаков и Аракчеев, Нерон и граф Калиостро — такова идейно-политическая и духовная физиономия Сталина»⁶⁴².

Завершил же Рютин вызывающе злобную характеристику генсека тем, что поставил его в один ряд с такими диктаторами-антикоммунистами той поры, как Муссолини в Италии, Пилсудский в Польше, Примо де Ривера в Испании, Чан Кайши в Китае.