Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

В показаниях двадцати пяти человек не содержалось ничего крамольного. Да, по их словам Зиновьев в узком кругу единомышленников высказывался критически по адресу партруководства и Сталина. Да, якобы стоял во главе только что придуманного, измысленного в кабинетах Лубянки некоего «московского центра», не имевшего ни членов, ни какой-либо организационной структуры. Да, встречался и беседовал не только со старыми соратниками по оппозиции, но и с идейными противниками — «правыми», и отнюдь не тайно. Только все это никак не давало возможности обвинить Зиновьева ни в контрреволюции, ни в терроризме, ни в причастности к убийству Кирова.

Агранов не обращал ни малейшего внимания на такие «мелочи». Как и на то, что допрашиваемые вспоминали сказанное — всего лишь сказанное, а не сделанное — Григорием Евсеевичем не неделю и не месяц назад, а на рубеже 20-30-х годов, самое позднее — в 1932 году. За что, собственно уже дважды подвергся наказанию — его высылали то в Калугу, то в Кустанай.

Замнаркома вполне устраивало, что подследственные, беседуя с ним, по простоте душевной попросту «топили» и Зиновьева, и самих себя, обрекая тем на неминуемую расправу. Но, понимая, откуда ветер дует, Агранов действовал профессионально и добросовестно. Делал все для дискредитации давно никому не нужного, не игравшего ни малейшей роли в жизни партии Зиновьева. И вместе с тем — для устранения приверженцев идеи мировой революции. Ради того не останавливался ни перед манипулированием услышанным на допросах, ни перед ловкими подтасовками и прямым искажением того, что ему говорили, внося в протокол допросов.

И все же Зиновьев продолжал защищаться. Не собирался брать на себя чужую вину, хотя и не скрывал если и не общеизвестное, то и не являвшееся тайной для ЦКК, для НКВД. Показал на основном допросе, 3 января:

«Обстановка трудностей 1932 года, колебания отдельных элементов в партии из остатков бывших оппозиционных групп, рецидивы антипартийных взглядов у этих элементов, слухи об антипартийных настроениях среди лиц, ранее не бывших ни в какой оппозиции... все это усиливало мои колебания и создавали почву для оживления остатков различных оппозиционных групп.

В это время со стороны различных антипартийных групп делаются попытки к политическому сговору в целях организации блока для борьбы с партийным руководством. В этом направлении делается ряд шагов:

1) Стэн связывается со мной и передает “платформу” от рютинцев для информации и зондирования; 2) Каменев встречается с Шляпниковым и Ломинадзе (в 1925-26 гг. секретарь Исполкома Коммунистического интернационала молодежи, в 1925-29 гг. — член президиума ИККИ; не разделяя политики Сталина, пытается вместе с главой правительства РСФСР Сырцовым создать “праволевый блок”, а в 1932 г. со Стэном — оппозиционную группу — Ю. Ж. ) по инициативе последних в конце лета 1932 года в Гаграх, где имел с ними — с Шляпниковым и Ломинадзе — разговор, во время которого они, по существу, искали блока с нами, так называемыми зиновьевцами, на основе борьбы с партией и со Сталиным. Эти их поиски блока вуалировались предложениями о взаимной связи и обменом политической информацией; 3) с Евдокимовым связываются троцкисты в лице И. Н. Смирнова,.. предложили Евдокимову для взаимного выяснения точек зрения по затронутым вопросам встретиться с ним — Смирновым, Мрачковским и, кажется, Ваганяном. Евдокимов рассказал мне все это... 4) Моя встреча с Сафаровым... летом 1932 года у меня на даче в Ильинском, мы с Сафаровым обменялись своими антипартийными настроениями по поводу положения в стране. Сафаров также рассказывал мне о работе Коминтерна в отрицательном духе...

Давали повод различным антипартийным группам искать со мной сближения и пытаться вокруг меня сколотить блок антипартийных групп следующие обстоятельства: а) мои и моих ближайших единомышленников колебания и антипартийные настроения; б) уверенность у антипартийных групп в том, что мы их не выдадим партии; в) антипартийные группы видели в лице моем и Каменева людей с политическим именем, которые могут возглавить борьбу против партруководства.

Знали о переговорах Каменев, Евдокимов и частично (об обращении Стэна) Бакаев и Куклин... Общее настроение у всех нас было послушать настроения различных антипартийных групп, быть в курсе их, выждать и посмотреть, не устанавливая с ними организационных связей...

После снятия моего с работы в журнале “Большевик” Мадьяр (сотрудник аппарата ИККИ — Ю. Ж. ) передавал мне, что товарищ Орджоникидзе, встретившись в отпуске с товарищем Сталиным, якобы спросил у него: означает ли снятие меня с работы в “Большевике” политическое уничтожение, на что товарищ Сталин ответил отрицательно, сказав, что мне будет дана другая работа»⁷⁰⁵.

Последней фразой Зиновьев попытался намекнуть Агранову, что с ним еще не кончено, что, возможно, он сумеет восстановить до некоторой степени свое положение. Не получилось.