Гримус

Взлетающий Орел глубоко задумался — по всей видимости, в К. болезнь измерений была неизвестна; кроме того, насколько он успел понять природу этого явления, измерения давно уже освободили его сознание. Общество Виргилия Джонса, конечно, было для него не лучшим. Но разузнать о Джонсе побольше все равно хотелось.

К тому же ясно было одно — следует собрать как можно больше сведений о Гримусе, неважно, кто это — подлинное или вымышленное лицо. Только так он мог разобраться и в себе самом.

И потом — куда делся Виргилий Джонс?

— Хочу заверить вас, сэр, — торжественно объявил он Гриббу, — что в своих изысканиях я не собираюсь становиться ни отщепенцем, ни выскочкой, ни еретиком. Для меня большая честь быть принятым в вашем доме. В месте, напитанном знанием, рождаются только умные и высокие мысли.

— Так, так, так, так, — умиленно затараторил мистер Грибб.

— Господи Боже мой, — вскричала вдруг Эльфрида, — если мы собираемся обедать у Черкасовых, то мне нужно лететь одеваться.

Глава 37

Помятый человек с синяком на лице, в порванном костюме, постучался в дверь борделя. Он стукнул семь раз. Сразу после седьмого удара дверь распахнулась настежь и глухо ударилась в стену. Горящие свечи в канделябре: женщина в длинном прозрачном пеньюаре, распущенные темные волосы каскадом ниспадают на плечи, лицо сияет. Человек шатаясь входит внутрь; дверь за ним закрывается. Пустыни без оазисов не бывает.

Тот же человек лежит на кровати, его голова покоится на коленях чернокожей девы, он спит, а она поет ему колыбельную. Позади них неподвижно стоит совершенно нагая девушка; перед ложем на ковре лежит на боку женщина в прозрачном пеньюаре и молча смотрит на спящего. Вот слова колыбельной:

Не ходил бы ты на гору Каф, неприступны склоны горы Каф.
Сколько храбрецов калечилось о камни ее,
Сколько посохов ломалось в расселинах ее — все напрасно.
Все песни умолкают на склонах ее,
Смех обращается в слезы, а радость в печаль.
Не ходи ты на склоны горы Каф, неприступны они.
Но нет такого, кто не пытался одолеть их хоть раз.

Через некоторое время человек приходит в себя и слабым голосом просит дать ему прибежище; а поскольку бордель есть прибежище, то в просьбе ему не отказывают. Ему приносят пищу и чистую одежду.

— Твой тезка Чанакия, — шепчет Виргилию Кама Сутра, — мог взять в одну руку кусок раскаленного угля, а в другую — прохладную грудь юной девушки и не почувствовать ни боли от ожога, ни наслаждения нежной плотью. Ты способен чувствовать и то и другое — благо это или несчастье, решать тебе. И теперь, когда ты познал огонь сполна, позволь женщине излечить тебя.

Индианка прилегла рядом с ним; из ее горла начал исходить глухой клекот, напоминающий воркованье голубей. Потом она подняла руки и приложила ладони с растопыренными пальцами к углам своих миндалевидных глаз. Увидев, что Виргилий и после этого продолжает лежать неподвижно, она взяла его ладони и положила их на свои высокие груди. Постепенно его руки задвигались.

— Успокойся. Чувствуй себя как дома, — сказала Кама.

Виргилий последовал ее совету.

— Если не отрываясь всматриваться в черный кружок в центре белого листа бумаги, — сказала ему Ли Кук Фук, — то кружок либо исчезнет совсем, либо примется расти, пока не станет казаться, что он занимает весь лист. В древнем символе инь-ян в доле инь содержится пятнышко ян, а в доле ян пятнышко инь, что символизирует присутствие в каждой половине семени его противоположности. Если всматриваться в одно из этих пятнышек, то постепенно оно разрастется в облако; тогда в твоем разуме нарушится равновесие и наступит опустошенность, от которой ты сейчас страдаешь. Я помогу тебе отвести глаза от этого облака; путем совокупления и любви гармонию можно восстановить.

Китаянка обвилась вокруг Виргилия наподобие змеи, обхватила его руками и ногами так, что он потерял всякую способность двигаться; ему ничего не оставалось, кроме как ответить взаимностью.

Следующей ночью Флоренс Найтингейл снова пела ему колыбельную, и Мидия снова стояла над ними, а мадам Джокаста возлежала у их ног. Пение Флоренс напоминало журчание воды, чистой и свежей воды в быстром вольном ручье. На этот раз Виргилий спал гораздо лучше.