Гринтаун. Мишурный город

Только я покатил на роликах не на «Эм-Джи-Эм», а по Западной авеню до Мелроуз-авеню и по Мелроуз-авеню до Марафон-авеню, и каждый летний день 1934, 1935 и 1936 годов я околачивался у студий «Парамаунт», RKO и «Колумбия». В обеденное время меня можно было увидеть напротив ресторана «Вандом». К ужину я болтался около ресторана «Браун Дерби». Пока все кинозвезды ели, я голодал. Иногда у меня набиралось аж 15 центов, на которые можно было купить солодовое молоко (5 центов) в «Белой бревенчатой хижине». Остальные 10 центов я платил за проезд на трамвае в полночь, если мне было неохота катить на роликах.

Дважды у меня не оказывалось денег, и дважды в летний полдень я брал взаймы пять центов у Роско Карнса[45] и еще пятак у Уоллеса Форда[46]. К своему стыду, я частенько задумывался о том, чтобы вернуть им пятицентовики, прилепив их пластырем на обложку одной из моих книг. Но вы же знаете, как это бывает. Вечно до таких вещей руки не доходят. Оба этих замечательных человека ушли от нас, но долг остался. Забавно, что запоминаются пятаки, а не доллары, полученные впоследствии.

Думаю, вы уже догадались, что это не мемуары, подрывающие устои киностудий и рассчитанные на то, чтобы их разразил гром и проч., а всего лишь собрание заурядных воспоминаний, свидетельствующих о том, что я был одним из Них. Странноватых субъектов. Из Чудаковатого Племени Фотографов и Охотников за Автографами, которые ждали долгие дни и ночи, которые жили грезами других людей и уходили домой, осчастливленные пятисекундным разговором с Джорджем Гершвином перед «Сарди» на Голливудском бульваре или тем обстоятельством, что молодая звезда (ныне потускневшая) Гертруда Майкл[47] коснулась их локтя, плеча или щеки и одарила их улыбкой.

И если эта статья имеет какой-либо смысл, то он заключается в том, что я переметнулся на ту сторону. Я дезертировал. Каждый летний вечер по пятницам после бокса на Стадионе голливудского легиона меня можно было видеть в компании полудюжины этих удручающе странных персонажей. На следующее лето я исчез окончательно и бесповоротно, забросив свои пять тыщ автографов и положив на полку ролики: начали публиковаться мои первые рассказы.

Я не знаю, чего добились в жизни одержимые из этого разношерстного скопища: чокнутые тетки с чокнутыми мамашами. Я знаю лишь, что у меня была двоякая мечта – лицезреть знаменитостей и самому стать одним из них.

С осени 1934 года и до конца 1937 года я бывал повсюду в компании трех неистовых девиц, сестер Фредриксон, 13, 16 и 17 лет от роду, которые знали Джорджа Рафта, Джонни Вайсмюллера, Дика Пауэлла и Бинга Кросби[48]. Девочки всегда действовали командой, присматривая друг за дружкой. Вряд ли кто-либо встречал кого-нибудь из них в одиночку. Когда я мог, то присоединялся к ним.

Проявляя чудеса наглости, мы околачивались у старого отеля «Голливуд» во время трансляций одноименной радиопрограммы. В те времена в Лос-Анджелесе не существовало больших вещательных студий, и большая часть трансляций осуществлялась из здания автосалона Дон Ли на углу Восьмой авеню и Биксель-стрит.

В тот вечер транслировали «Жизнь бенгальского улана» с Гари Купером[49] во время очередной радиопередачи «Отель “Голливуд”». Я подошел к Луэлле Парсонс[50] и попросил ее, прямолинейно и, надеюсь, учтиво, взять меня с собой на передачу. Мисс Парсонс довела меня да двери, а затем впустила внутрь и усадила в малой студии прямо за спиной Гари Купера. Впоследствии, когда «Отель “Голливуд”» транслировали из театра на Фигэроа-стрит, я залезал на заднее сиденье лимузина Луэллы, когда ее чернокожий шофер выполнял поручения хозяйки. У каждого светофора прохожие заглядывали на заднее сиденье и обнаруживали всего лишь упитанного мальчишку из средней школы Берендо в поношенной одежде. Год выдался удачный.

В ту пору, незадолго до этого, зрители были новшеством во время трансляции радиопередач. Я ошивался у театра на Фигэроа-стрит, донимая всех, и мы с моим приятелем Доном Харкинсом оказались единственными зрителями на выступлении Бернса и Аллена. Поднимали занавес, Бернс и Аллен[51] выходили на сцену, играл оркестр, мы с Доном сидели в первом ряду посередине, в окружении тысячи пустых кресел, а Джордж и Греси показывали номера для двух не очень умытых знакомцев.

В те времена вечерами по средам я вручал Джорджу и Греси четыре страницы неимоверно чудовищного сценария, и спустя неделю Джордж говорил мне, какой он замечательный.

В те времена в конце каждой трансляции Джека Бенни[52] на студии «Эн-Би-Си» на Мелроуз-авеню я запрыгивал на сцену, чтобы стащить и унести домой сценарий передачи.

В те времена сестрички Фредриксон, затаив дыхание, прикатили из Санта-Аниты на машине Бинга Кросби, и мы все сидели среди немногочисленной аудитории на радиотрансляции мюзик-холла Крафта. Так хотел Бинг. Чтобы слушателей было немного. Всего несколько друзей в темноте трехсотместного зала.