Гринтаун. Мишурный город

Итак, киностудия стала неотъемлемой частью моей жизни, я тратил много времени, проникая туда, после чего меня оттуда вышвыривали. Чтобы попасть на студию «Парамаунт», мы перелезали через забор со стороны кладбища. Потом шли на студию RKO и слонялись там в обеденное время, затем шли на студию «Колумбия», что на углу Гауэр-стрит и бульвара Сансет, после чего околачивались перед «Колумбией». Мы познакомились с Джорджем Мерфи[68], который снимал свои первые фильмы. Он был очень доброжелателен к нам. Потом мы шли в «Вандом» с часу до трех и глазели на больших звезд – Рошель Хадсон[69], Эдди Кантора[70] и Дугласа Фэрбенкса-младшего[71]. Там-то я и заполучил автограф Клодетт Кольбер[72], заговорив с ней по-французски. Конечно, я знал всего-то одну-единственную фразу: «Autograph, s’il vous plaît». В ответ она обрушила на меня лавину французского.

* * *

В пятницу вечером мы ходили на бокс, и Мэй Уэст ходила туда по вечерам каждую пятницу, и Кери Грант, Джонни Вайсмюллер, Лупе Велес[73], Фред Аллен, Джек Бенни. О боже! Весь Голливуд собирался на боксерские матчи. И мы с Дональдом болтались перед «Коричневым дерби». Потом в полночь мы топали целую милю до района Ларчмонт и садились на трамвай до центра, после чего добирались до перекрестка бульваров Пико и Хобарт, где я жил, в районе Сент-Эндрюс. А иногда, когда не было денег, мы шли домой пешком. Когда я ходил в нашу школу, в которой учились четыре тысячи человек, я был единственным, кто увлекался кино. Я ни разу не встречал других учеников, потому что только мы с Дональдом безумно обожали студии и кино.

* * *

Однажды, лет пятьдесят назад, Рэй Гаррихаузен[74] повез нас в Санта-Барбару. Тогда новые дороги, новые фривеи еще только начинали строить. Я думаю, новое шоссе существовало, но не новый фривей. И в летний полдень мы проездом заехали в ландшафтный зоопарк посмотреть, как дрессируют львов, тигров и т. п. И, поговорив с управляющими зоопарка, мы поняли, что новое шоссе их погубит, потому что никто не станет съезжать с дороги у зоопарка или у города. Так и случилось – фривеи разорили один город за другим. Вокруг выросли новые города, но уже с другой планировкой. Хитроумные градостроители все продумали так, чтобы фривей проходил прямо через город или чтобы фривей сужался на окраине города, превращаясь в дорогу, а потом на противоположном конце города дорога снова превращалась во фривей. Всякий раз, когда вы едете в Сан-Франциско, вы оказываетесь на шоссе № 5, затем направляетесь в Монтерей, съезжаете на проселочную дорогу и попадаете в «Гринтаун, штат Иллинойс». Перед вами городок, улица за улицей – домики, витрины магазинов, словно перенесенные из моего детства. Не могу сейчас сказать, как он называется. Что бы случилось… что, если бы я съехал с фривея и очутился на старой дороге. Опять вы меня подловили – я готов прослезиться по любому поводу, впасть в романтизм и сантименты, восклицать: «О, какая вкусная шипучка, какой отменный апельсиновый сок в этом старом добром магазинчике!» или «Как бы нам хотелось сюда переехать и отстроиться… как бы тут было здорово!».

* * *

Проблема с женщинами заключается в том, что они склонны исчезать в гуще жизни. Они погрязают в замужествах, и их не найти. Они меняют фамилию, не оставляя следов, и их не обнаружить без расследования. Когда меня приняли в труппу Лорэн Дэй, в ней играли потрясающие девушки. Я никогда не вступал с ними ни в какие взаимоотношения, но они симпатизировали мне, а я приглашал их на пристань в Венис-бич и дарил им гардении, которые обходились мне в один доллар. Еще один доллар уходил на вечернее времяпровождение. Или же я водил их в кино. У меня есть фотографии с Джеки Холидей, очень красивой девушкой. Но они пропадают. Улетучиваются. Я пытался их разыскивать. Одна из них играла в пьесе в Сан-Франциско. Я видел ее, когда мы были там с Мэгги сорок лет назад. Она играла одну из дочерей в пьесе «Я помню маму». Но это был последний раз, когда мы виделись.

* * *