Грёзы третьей планеты

Так что после успешной операции по восстановлению нервной системы Лыков оказался заинтересованным пользователем искусственного интеллекта, выполнявшего в связке с мозгом управление всеми движениями, при этом смотревшего на мир глазами Лыкова, чувствовавшего его чувствами. Тело Лыкова стало домом на двух хозяев. С другой стороны, как выкрикнула в первой же после возвращения из госпиталя ссоре Тата, если искин управляет движениями тела, то уже непонятно, кто кому хозяин и с кем именно она, Тата, спит. Сам Ксаверий после первых нескольких дней симбиоза задумчиво произнес: "Ты знаешь, такое дежавю, как будто ты – мой грузовик, а я могу тобой двигать, куда захочу. Жаль, в некотором смысле, что хотеть я ничего не могу". При таком раскладе получалось, что Лыков – это желание Ксаверия, а Ксаверий – движение Лыкова. И вроде как один без другого только часть общего: Лыков без Ксаверия хочет, но не может, а Ксаверий без Лыкова наоборот – может, но не хочет.

Из космопорта Лыков возвращался к себе в номер пешком, почти не замечая происходящего вокруг. Раз за разом прокручивая в памяти расставание с Татой, Лыков запоздало удивился страху и злости в ее глазах. Вспомнился Габрилян и его слова, на которые раздосадованный Лыков тогда не обратил внимания. Как же… как же он сказал-то?..

Подошел на прощание, сжал плечо Лыкова ручищей и сказал так:

– Когда разговор зайдет, вспомни, что Тимофееву зачем-то было нужно пришить к тебе искина. И на Татку зла не держи.

Лыков тогда разозлился, что Габрилян его опекает, как маленького. Габрилян хохотнул, хлопнул Лыкова по плечу и отошел, прямой и независимый. И с Татой. Она даже не обернулась. Под тугим комбинезоном от пальцев ног до макушки покрытая татуировкой "рептилия", гибкая, с крепкими ногами, безупречный компаньон, прирожденный пилот… Ушла с Габриляном.

Мобили ровно двигались рядом с тротуаром. Город переливался в золотистом свете поляризующих фильтров купола. Навигационная башня маячила справа. Архитектор придумал сделать ее несущей подпоркой для купольных дуг, что напрочь отбивало желание как-то повредить башню. Такая вот актуальная страховка страхом. С другой стороны, именно то, что высоченная башня подпирала купол по центру, позволило сделать его таким большим и устойчивым, создать столько пространства для комфортной жизни и потратиться на красивую поляризацию. Снаружи был космический мрак, а внутри – золотое свечение наполненного звездными энергиями пространства.

Вдруг все пришло в движение.

Когда мозг человека не поспевает за событиями, на лице появляется особенное выражение – смесь удивления и недоверия. Именно такое выражение приняло лицо Лыкова, обнаружившего, что он переворачивается в воздухе, точно укладывает ступню в мягком ботинке на крышу пижонского крузера, затем отталкивается, вверх ногами пролетает над крайним рядом других движущихся мобилей, приземляется на ноги в куст магнолии и, пригнувшись и приседая, сноровисто передвигается в обратную транспортному движению сторону.

Еще в воздухе, слыша знакомый шелест и посвист пролетающих рядом дротиков игломета, Лыков успевал отстраненно изумляться отсутствию страха, потому что чего-чего, а скорострельного игломета с разрывными дротиками бояться следовало.

В том, кто стрелял, сомнения отсутствовали. Привет передавала кампания "Троя", охранявшая передатчик маршрутов для межпланетных автоматических грузовиков, раскуроченный им и Габриляном в тот памятный день, когда случайное попадание камешком сделало тело Лыкова вместилищем дополнительного разума, разлучив буквально тело и сознание, желание и движение.

Пока же, разделенный на быстрые движения и не поспевающие за ними, гораздо более медленные желания, Лыков протиснулся в переход на соседнюю улицу и еще раз сменил направление.

"Интересно, как узнали про меня? Кто навел? – вопросы посыпались из Лыкова как мелочевка из порвавшегося кармана. – Под куполом в городе не только наша команда и троянцы, есть еще активные игроки… И что за интрига у Габриляна? И при чем тут Тимофеев?"

Безудержный перестраховщик, командир группы контрактников (все дружно и с уважением называли его "старшой"), Тимофеев не первый раз собрал команду для хорошо оплачиваемых операций. На подлеца Тимофеев никак не походил. Более того, к старшому, тщательно вычищавшему малейший неоправданный риск из работы, Лыков чувствовал теплое доверие. Нет, здесь совсем не понятно.

Ровно через минуту после прихода Лыкова в номер в дверь постучали. Текучим движением Тимофеев проскользнул внутрь, посмотрел в угол и сказал привычно мягким голосом:

– Слухи ходят, что в городе стрельба была. В кого-то не попали. И еще говорят, народ наблюдал чудеса акробатики.

– Народ, как всегда, не врет, – в тон Тимофееву ответил Лыков, – стреляли по мне, и скакал тоже я. Ксаверий, спасибо ему, отреагировал… Не пойму, как они на меня вышли.

Тимофеев прошел в комнату, внимательно оглядел все углы, потолок и присел в кресло возле чайного столика.

– Ты точно хочешь это знать?