Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

На следующее утро великий магистр в присутствии послов императора и даже посланца короля Владислава Корцбога делал смотр своим войскам.

Стройно, с музыкой, проходили мимо гроссмейстера одно за другим рыцарские «знамёна» или отряды. Он сам насчитал их 51, превосходно вооружённых и без исключения конных. Пешие воины были только при обозе да при артиллерии, в которой Корцбог насчитал более 50 мортир.

Самое многочисленное знамя было у князя Поморского, Свангебора из Штетина, который прислал его под начальством своего сына князя Казимира. Этот молодой онемеченный князь, совсем забывая своё славянское происхождение, чуть ли не более самих рыцарей рвался на войну со славянами. Его знамя имело свыше 1000 копий и 3000 мечников.

Многочисленные отряды наёмных немецких солдат поражали старого Корцбога своей выправкой и воинственным видом. В Польше на наёмных воинов глядели как на людей дешевых, а рыцари обращались с ними хотя и высокомерно, но не унижали, и главное весьма щедро и аккуратно платили жалованье.

Никогда раньше не видевший такой громадной и благоустроенной армии, старый Корцбог совсем растерялся и с ужасом думал, что вся эта громада обрушится на его любимое отечество.

Он уже не настаивал на скором ответе, он молил Бога только об одном — чтобы горькая чаша миновала его Польшу. Даже он, старый ветеран в войнах с Литвой и крестоносцами, отчаивался в успехе польско-литовского дела. Он забывал, что есть великий небесный Судья, который даёт победу не силе, а правде!

Время шло, а рыцари, отправив на разведки более сотни шпионов из прусских нищенствующих крестьян, не торопились с ответом, зная, что нерешительный король Польский никогда сам не решится на наступление.

Но они ошиблись.

Девятого июля истекал срок заключённому после взятия Золотырни перемирию, и к вечеру этого же дня в рыцарский лагерь изо всех наёмных лазутчиков только явились двое. Остальные или передались полякам, или были схвачены и перевешаны. Они принесли весьма тревожные вести — что все войска Витовта соединились с войсками Владислава и что поляки наступают.

Великий магистр страшно разгневался на лазутчиков, он был уверен, что они подкуплены поляками и лгут, чтобы поддержать мирные требования польского короля. Он приказал их испытать огнём и водой, но и этот жестокий допрос не привёл ни к чему: несчастные извивались как змеи, когда стали поджаривать на жаровнях их пятки, но твердили одно — поляки наступают!

— Повесить их завтра на рассвете! — приказал неумолимый гроссмейстер и снова отправился в свою ставку бражничать с друзьями.

Пир продолжался далеко за полночь. И магистр, и члены капитула, проглотив изрядное количество вина, услаждали свой слух музыкой и пеньем миннезингеров, когда вдруг стоявший на дворе гроссмейстерского шатра рыцарь вошёл в ставку и взволнованным голосом доложил магистру, что на северо-востоке видно страшное зарево в нескольких местах.

Гроссмейстер и его собутыльники высыпали из ставки и с ужасом увидели, что весь горизонт к северо-востоку залит багрово-красным заревом пожаров. Местами это зарево было гораздо ярче, и даже казалось, что можно было рассмотреть языки пламени.

Весь лагерь, рыцари-гости и простые воины высыпали из своих палаток, по всему лагерю стоял стон от криков и восклицаний. Очевидно, что зарево было произведено одновременно вспыхнувшими бесчисленными пожарами, но никто не знал, чему приписать это. Ни у кого и в мысли не было, что это означает роковое наступление союзников.

Построение войск на Грюнвальдском поле

А пламя, между тем, разгоралось всё больше и больше. Мало того, во многих местах вспыхивали новые пожары и огненные языки словно лизали небесный свод. Пожар, казалось, был чрезвычайно близко, тотчас за рекой Древенцей.

— Я говорил, что король Ягайло на этот раз медлить не будет, — тихо сказал Сцибор, обращаясь к гроссмейстеру.

— Я ещё не уверен в том, что это польская работа! — воскликнул гроссмейстер, — но если это так, я сумею отомстить. Клянусь, что от Гнезно и от Кракова не останется и кучи камней! Но я всё-таки не верю. Поляки не дерзнут наступить.

— Ваша светлость забываете про Витовта! — заметил Семиградский воевода, — он весь в своего отца Кейстута.

— И также, как и тот, заслужил петлю на шею. О, я уже не пощажу этого перекреста и изменника!

— Поднявший меч от меча и погибнет, — глухо проговорил брат госпитальер.

— Ты про кого это говоришь, брат во Христе? — дрогнувшим голосом спросил гроссмейстер, которому почудилось, что в тоне старого госпитальера послышалось какое-то мрачное пророчество.

— Они начали бой огнём и погибнут от огня! — тем же тоном произнёс старик.

— И попадут из земного огня в огонь, уготованный дьяволу и всем ангелам его! — докончил речь госпитальера кругленький капеллан, духовник всего орденского капитула.

Гроссмейстер взглянул очень презрительно на капеллана. Он ненавидел духовенство вообще, а льстивого капеллана, к тому же торговавшего индульгенциями, в особенности.