Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

Обедня кончилась. Не торопясь, приложился король к кресту и ленивой походкой вышел из каплицы. У самых сеней, или, вернее, первой палатки, служившей преддверием походной церкви, стояли несколько человек высших воинских начальников польского войска. Большинство их собралось, чтобы получить распоряжения как действовать теперь в виду ухода Витовта и его войска.

Многие, и в том числе сам Зындрам Мошкович, были того мнения, что надо во что бы то ни стало удержать или даже вернуть литовцев, и с этой целью выстроили часть своих знамён в боевой порядок.

Но вот вышел король. Он шёл, потупившись, словно не обращая ни на кого внимания. Вдруг он остановился в нескольких шагах от главнокомандующего.

— Зындрам! — совершенно спокойно и естественно проговорил он. — Вели трубить сбор. Через час мы выступаем.

— Куда, государь? — невольно воскликнул Зындрам.

— А во след за моим братом и союзником, под Мариенбург, не давать же литовцам и Руси одним сорвать ветку победы.

— Всем войскам прикажешь выступать, государь? — спросил престарелый герой, который и вчера на раде отстаивал необходимость немедленного наступления.

— Неужели ты думаешь, мой храбрый Зындрам, что я захочу лишить какое-либо из моих знамён доли добычи, от этого похода? Однако, время не ждёт, прикажи трубить сбор.

— Но, ваша королевская милость, — осмелился заметить Збигнев Олесницкий, — решение панов Рады…

— А, паны Рады… Хорошо, — отозвался король. — Если они хотят дольше праздновать победу, никто им не мешает оставаться здесь ещё хоть месяц, а я выступаю.

С этими словами, сделав общий полупоклон всем присутствующим, король гордо направился к своей ставке.

Все остолбенели. Никогда королевское мощное «слово» не было произнесено так определенно. Тихий и уклочивый в своих спорах с панами Рады, Ягайло показал себя вполне королём. Оставалось только покориться его веленьям.

Гулко звучали трубы по польскому лагерю. Они трубили сбор. Слово «поход» слышалось всюду, это известие для большинства было большой неожиданностью. Все думали, что страшным поражением поход против нёмцев уже окончен, что, прождав ещё неделю-другую, земское войско будет распущено — и вдруг поход.

Литовское войско имело перед польским всего два часа перехода, так что польские передовые отряды шли непосредственно вслед за литовскими обозами.

Витовт, находившийся постоянно во главе своих войск, разумеется, был извещён об этом обстоятельстве. Он нисколько не удивился перемене, а только мысленно похвалил энергию и распорядительность Ягайлы.

До Мариенбурга было не больше трёх дней усиленных переходов, а Витовт, решившийся только под стенами этой столицы рыцарства договариваться о мире, шёл без днёвок, чтобы не быть настигнутым и остановленным своими союзниками поляками.

После известного заседания Рады он начал относиться к ним уже гораздо с меньшим доверием, чем прежде.

Нагруженные хорошей добычей и пленными, которых не успели ещё разослать по внутренним городам, поляки на втором же переходе отстали от лёгких литовских дружин, и к третьему дню расстояние меж ними настолько увеличилось, что паны Рады сами стали торопить Зындрама походом.

Последний привал литовцев был всего в 5-ти милях от Мариенбурга и в таком же расстоянии от только что взятого жмудинами и смолянами рыцарского замка Штейнгаузена.

Чуть брезжило. Утренняя заря едва успела позолотить вершины дальних холмов, и синеватый пар поднимался с болотных луговин, как вдруг перед ставкой великого князя, гордо возвышавшейся среди тысяч других, более простых, показался витязь на коне, окружённый десятком всадников.

Костюм изобличал в нём русского вождя. Вспененный конь его высоко водил ребрами и шатался от усталости. Очевидно, и витязь, и его спутники сделали огромный и весьма быстрый переход.

Великий князь уже не спал. Не спал также и Ян Бельский, бывший в ту ночь на страже у ставки властителя. Он сразу узнал прибывшего и с радостным восклицанием бросился к нему на встречу.

— Откуда, князь Давид Святославович? С какими вестями?. Вот Бог посылает счастье… Куда ты скрылся после боя? — засыпал он вопросами прибывшего.

Но тот, облобызавшись с другом, не спешил отвечать на его расспросы.

— Мне необходимо немедленно видеть государя… — быстро сказал он, и в голосе его слышалось волнение. — Дело велико, и времени терять нельзя.

— Государь встал, но, кажется, молится, — заметил Бельский, — я попытаюсь… — с этими словами он приподнял легонько полы ставки. Витовт заметил это движение.

— Кто прибыл? Откуда? — спросил он Бельского. Он слышал топот лошадей прибывших.

— Князь Смоленский Давид Святославич, а откуда — не ведаю.

— Зови, — радостно воскликнул Витовт. Он сердечно любил молодого витязя, смоленцы которого много помогли в битве, а сам он отвратил удар, назначавшийся ему лично.

— Что случилось, князь? Что с тобой? На тебе лица нет, краше в гроб кладут!

Князь Давид, не говоря ни слова, бросился прямо в ноги великому князю.

— Что с тобой, сокол мой ясный? Что случилось? Говори, говори, — встревожился Витовт.

— Спаси, государь, заступись, спаси невинную, — заговорил князь Давид.