В группе польских шляхтичей, приехавших посмотреть на джигитовку, особенно выделялся красивый молодой человек с длинными белокурыми волосами и слегка вздёрнутым носом. Это был господарь, владетельный пан фольварка Замбржинова, ближайшего к месту татарского посёлка, Иосиф /Юзеф. —
Молодой пан Иосиф переселился в Литву, но считал себя здесь не более как гостем: все мысли и желания его вертелись только на одном — на уютном уголке где- нибудь в Малой Польше, поближе к Кракову. Здесь, среди сумрачного, сурового народа, среди мстительных и несговорчивых литвинов или необщительных с чужаками русских, он считал себя словно в неприятельской земле и давно бы продал и фольварк, и домашний скарб, и рощу заповедных дубов, если бы…
Если бы не Зося, дочь одного из его соседей, родовитого шляхтича Здислава Бельского, герба Козерога, владельца большого фольварка Отрешно, переселившегося в Литву из разграбленных меченосцами земель Новой Мархии, и сугубо вознагражденного Витольдом Кейстутовичем. Великий князь Литвы глубоко уважал этого родовитого шляхтича, храбрость, неустрашимость и самообладание которого много раз мог сам оценить и в несчастливом бою под Ворсклой, и в великой победе под Стравой[4]
.Под Ворсклой Бельский не задумался предложить бегущему Витольду своего свежего коня и сам спасся каким-то чудом от преследования татар Эдигея.
Бельский после войны, по врожденной гордости, старался не попадаться на глаза Витольду, а тем более напоминать об услуге, но тем-то и был велик этот могучий сын героя Кейстута, что он никогда не забывал услуги — и очень часто забывал про козни врагов, и прощал им!
Здислав Бельский, ограбленный немецкими рыцарями путём бесчестного подложного документа от имени Братьев Креста[5]
забравшими в свою власть земли Новой Мархии, не знал куда ему деваться[6]. Он просил защиты у Короны Польской ему даже не ответили, так боялись разрыва с Тевтонским орденом. В Краков, ко двору, он возвращаться не хотел, так как был одним из противников союза Ядвиги с Ягайлой, к князьям Мазовецким Янышу и Монтвиду, последним потомкам Пяста, успевшим сохранить в своих областях призрачную самостоятельность, не лежало сердце. И тут-то письмо самого Витольда, звавшего его в свои пределы, в свою обновляемую, оживляемую, дорогую Литву, решило его участь.«Приезжай к нам в Литву, собрат по оружию, — писал сын Кейстута, — поживи с нами, и ты сам полюбишь наш край как родину».
Призыв товарища по оружию решил дело. С двумя сыновьями, Яном и Степаном, и малолетней дочерью Зосей (Софией) тронулся в путь родовитый пан. Покидая в жертву немцам свой старинный прадедовский замок, он на пороге отряс прах от своих сапог и поклялся великой клятвой:
— Боже всемогущий! — воскликнул он, — клянусь до тех пор не переступать порога этого замка, пока порог этот не будет омыт кровью двенадцати рыцарей в белых плащах, а трупы их не брошены в подземелья замка. Аминь!
Такая речь показалась до того забавной немецким князьям и чиновникам ордена, следившим за выселением непокорного шляхтича, что громкий смех прокатился по их толпе, и все они, словно сговорившись, крикнули: «Аминь!»
Сверкнув глазами в сторону злодеев, лишавших его дедовского крова, вышел Бельский с детьми из ограды замка. Жену его, больную и слабую женщину, несли на руках. Прислуга, хлопы, забитые крестьяне — все рыдали вокруг. Как ни тяжело было жить под гнётом панской власти в Польше, она была раем в сравнении с подневольной жизнью хлопов в руках рыцарей.
Не оглядываясь, сел старый воин на коня, сыновья последовали его примеру, и только старая пани с молоденькой дочкой поместилась в громадной, запряжённой шестёркой колымаге.
Бельский даже и не ждал такого приёма, который готовил ему Витольд. Фольварк Отрешно, пожалованный ему из великокняжеских земель в вотчину, щедро вознаграждал его за все утраты, и родовитый пан скоро, как и предсказывал великий князь, сжился со своим новым отечеством и полюбил его.
Воин в душе, он плохо понимал политику и считал образцом правителя князя Витольда. Уважение к этому великому наследнику Гедимина переходило у него в обожание! Он не был фанатиком в деле религии, и его особенно умиляла та равноправность, которая царила в Литве для представителей всех религий. Литвин-язычник, католик, православный и мусульманин равны были перед лицом великого князя. Только знатность рода да личная доблесть имели цену в глазах героя-вождя. Он знал по опыту, что сын, внук и правнук героев не может быть трусом, и высоко ценил семейные традиции и родовые предания своих сподвижников. Богатый и знатный, осыпанный милостями великого князя, пан Бельский жил себе царьком в своих владениях и давно уже подумывал о подходящем женихе для своей Зоси, которой шёл семнадцатый год.